Святой Грааль
Шрифт:
Глава 2
Шпионами низшего ранга кишат портовые кабаки и дома продажных девок — все получают добавочную плату у префекта, квестора, комеса, претора или инквизитора — все хотят знать тайное, но не завидна участь шпиона, который хоть малость скроет, смягчит или исказит: на секретных сообщениях строится политика, они особо ценимы, такого шпиона быстро растащат раки на дне Золотой бухты, оставив обглоданный скелет да привязанный к ногам камень. Одни шпионы доносили императору лично, их впускали по особому знаку, были шпионы двойного и тройного подчинения.
Держали своих шпионов даже евнухи, которыми был набит дворец императора. Евнухи считались свободными от греха как ангелы — те же бесполые, в то время как Сатана — мужик в полной мужской силе, готов посещать женщин в жаркие южные ночи, что он и делает при любой возможности. Олег искоса посматривал на сумрачного Томаса, подумал с издевкой, что в этом слабинка христианства, не все продумали: евнухи внушают отвращение, людям лучше не напоминать, что евнухи оскоплены по образцу и подобию ангелов — простому человеку из народа дьявол окажется понятнее и даже роднее.
Под ногами вымощено камнем, по обе стороны пяти-шестиповерховые дома из серого камня, улице не видно конца, ее пересекают такие же широкие дороги, с каждым шагом Томас больше съеживался от огромности города, обилия людей, настолько разных, что на него никто и глазом не повел, как и на калику — тот шел в душегрейке из волчьей шкуры, обнажив широкую загорелую грудь.
Люди как будто слонялись без дела, хотя многие спешили целеустремленно, толкались и ругались на встречных. От шума и людского гвалта звенело в ушах. Под толстыми каменными стенами, разогретыми утренним солнцем, играли и ползали дети, бренчали медными монетками о стену, мерили до них дорогу, растягивая пальцы, ссорились, дрались, по-взрослому плевали друг другу в глаза и кричали кто из них, благородных ромеев, на самом деле грязный грек, тупой славянин или подлый иудей.
Часто попадались нищие, увечные, больные. Однажды их потянулась целая вереница — убогих, в лохмотьях, стонущих на разные голоса. Томаса стошнило от вида огромных гноящихся язв, щедро облепленных мухами, свернули на другую улицу: судя по калике, тот здесь бывал не раз, не случайно же на ходу называет таверны, цены в них, порядки, где как готовят.
Трижды проходили через торговые площади, настолько огромные, что на каждой поместилось бы племя герулов или гепидов. Из разукрашенных золотом и шелком палаток, из-за прилавков, заваленных товарами, к Томасу тянулись руки купцов, его зазывали, уговаривали, умоляли купить, хватали за доспехи, совали товар.
Оглушенные, усталые, как после доброй драки или бурной ночи, они кое-как добрались до постоялых дворов. Олег почему-то проехал первые три, хотя измученный Томас дергал за рукав, лишь возле четвертого задержался и внимательно осмотрелся, пересчитал коней у коновязи, но все-таки потащил рыцаря дальше, а вошли в ворота лишь шестого по счету постоялого двора.
После обеда в корчме, что находилась внизу, они поднялись к себе, в комнату на втором поверхе. Олег сразу же лег и предался размышлениям, а Томас долго торчал у окна,
— Даже улицы вымощены каменными плитами!.. Да так ровно, одна к одной! И народу как муравьев в солнечный день... После дождя.
— Столица мира, — буркнул Олег.
Томас немедленно откликнулся с ревнивой ноткой:
— Кому как. Для нас столица мира — Рим.
— А водное Лоно, то бишь Лондон? Подчиняется?
— То другое дело, — сказал Томас оскорбленно, — Рим — столица всему миру, кроме Британии.
— Остерегись сказать такое в Киеве, — предостерег Олег.
— Почему?
— Киевляне кроме своих богов никому не кланяются.
Томас смолчал. Если не замечать дурацкого язычества калики, в остальном хороший друг и надежный соратник. И в общении удобен: свои взгляды не навязывает, никогда не спорит, всегда глубоко в своих мыслях. Почти никогда первым не начинает разговор, словно постоянно находится в другом мире, а сюда является лишь по зову.
Он подошел к другому окну, долго рассматривал огромные башни, что высились одна напротив другой по краям морского пролива:
— Между ними на ночь натягивают цепь? Перегораживают море?
— Только в трудное время, — заверил Олег. Сейчас цепь на дне. Но чую, скоро заскрипят огромные вороты... Я помню времена, когда оставалась натянутой и днем...
Он улыбнулся далеким воспоминаниям. Томас еще подивился — вороты должны быть каждые с гору, чтобы натягивать чудовищной толщины цепь через море. Да и какие сказочные кузнецы сковали?
Калика лежал навзничь, глаза закрыты, словно мирно спал, однако пальцы правой руки безостановочно перебирали обереги, ощупывали, подолгу задерживались на той или иной фигурке... Томас помрачнел. Если калика прав, за чашей в самом деле зачем-то охотятся Семеро Тайных владык мира, то вряд ли найдется на свете цепь, которой можно от них отгородиться.
Вечером Томас вздумал навестить рыцарей-крестоносцев, в Константинополе расположились два рыцарских ордена, заняли целый квартал. Олег скривился, но спорить не стал — отправился в корчму в одиночку. На пороге комнаты посыпал, уходя, пылью, а в дверную щель сунул шерстинки из волчьей шкуры.
Томас глядел на калику встревоженно, вернулся к постели и повесил на пояс кинжал в дополнение к огромному мечу, который зацепил за спиной. Он был в полном вооружении, но по улицам столицы расхаживал куда более странный и причудливый люд: от полуголых и почти голых невольников из южных стран до одетых в меха жителей северных островов.
Олег в одиночку сидел за угловым столом, стараясь держать в поле зрения все помещение. Пили и веселились наемные солдаты, мелкие вожди дальних и ближних племен, приехавшие заключать договоры о мире, не менее откровенно пировали купцы и перекупщики, и уж совсем на показ гуляли неприметные личности, серые как мыши, в которых невозможно заподозрить угрозу даже цыпленку. Они казались занятыми только собой, лишь Олег замечал да, возможно, хозяин корчмы знал, кто они на самом деле: люди, которых боятся даже бесстрашные полководцы императора, закаленные во многих битвах и сражениях, — шпионы базилевса.