Святой против Льва. Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой: история одной вражды

Басинский Павел Валерьевич

Сам по себе этот факт ни о чем особенном не говорит. Во время смуты 1905–1908 годов в созданную тогда правомонархическую организацию «Союз русского народа» вступали разные люди. Среди его церковных членов были, в частности, будущие патриархи Тихон и Алексий I, священномученики епископы Гермоген, Макарий и протоиерей Иоанн (Восторгов), а также епископ Антоний (Храповицкий). Из известных светских деятелей членами «Союза» являлись ученые Д.И.Менделеев и К.С.Мережковский (брат писателя и философа Д.С.Мережковского), поэт М.А.Кузмин, поэт и переводчик Б.В.Никольский. Существование «Союза» оказалось непрочным. В 1908 году от него откололся «Союз Михаила Архангела»,

который возглавил бывший заместитель А.И.Дубровина В.М.Пуришкевич.

Однако присутствие в «Союзе» главного белого священника России, конечно, имело громадный символический смысл. За отцом Иоанном стоял многомиллионный русский народ, верящий в него как в святого. И это было сознательным выбором отца Иоанна.

Любопытно, что одним из мотивов этого его решения была опять-таки его ненависть к Толстому. После освящения знамени «Союза» с отцом Иоанном встретился журналист английской газеты “The Guardian”. Дело в том, что имя отца Иоанна весьма почиталось в Великобритании после того, как перевод его книги «Моя жизнь во Христе» был с восхищением прочитан королевой Викторией.

Свое решение отец Иоанн объяснял двумя причинами. «Наш народ, – сказал он, – весьма невежествен и не способен сделать разумное избрание религии; поэтому гораздо бы лучше не давать ему повода сбиваться с истинного пути…» Затем он высказался об интеллигенции: «Наша интеллигенция ни к чему не годна, это безбожные анархисты, подобные Льву Толстому, которого они обожают, а я решительно осуждаю. Они меня поэтому страшно ненавидят и готовы стереть с лица земли. Но я не боюсь их и не обращаю на них ни малейшего внимания». «Я им бельмо на глазу…» – закончил он.

Таким образом, оба мотива были отрицательными. И отец Иоанн, конечно, не был искренен, говоря, что он абсолютно равнодушен к мнению интеллигенции. В его поздних письмах доверенным людям (например, к настоятельнице Леушинского монастыря игуменье Таисии) часто звучат жалобы на общественную травлю.

«Дорогая, неоцененная Матушка Игуменья Таисия, красное солнышко! Спасибо тебе за письмо и за чувства соболезнования обо мне. В Господе моем Иисусе Христе я легко переношу все издевательства надо мною людей лукавых. Жалко, что они так низко сами падают, купаясь в злобе дьявольской, и марают свои души. Благодатию Божиею я – всё тот же Божий раб и не изменяюсь в лукавую сторону. Ты знаешь, как ко мне благодатию Божиею стремится народ – и старый, и малый; как дети меня везде встречают с радостью, подобно как некогда Христа еврейские дети встречали с радостью, с торжествующими лицами и песнями. Так и ныне везде простые люди и незлобивые дети встречают меня с радостью. Что это значит? Значит, что благодать Божия живет во мне и всех простых сердцами влечет ко мне, а через меня к Богу, Которому я служу».

Можно осторожно предположить, что своим вступлением в «Союз» отец Иоанн делал своего рода «послание» русским людям и держал в голове опять-таки Толстого, который в это время решительно осуждал монархию за насилие. Ведь, по словам Екатерины Духониной, даже причиной поражения России в русско-японской войне он тоже считал Толстого и толстовцев.

Вступлением в «Союз» Иоанн Кронштадтский бросал свой авторитет на другую чашу весов.

Но было уже поздно…

Последний раз он посещает Суру летом 1907 года. В 1908 году у него хватает сил только чтобы приехать в Ярославскую губернию, в основанный им Вауловский женский скит. Благодатная природа и службы в скитской церкви благотворно действуют на него. Однако и здесь его преследуют иоанниты.

«На

одной из литургий… – пишет сопровождавший его будущий епископ Арсений (Жадановский), – у запертых входных дверей поднялся страшный шум и вопль. Кричали: “Батюшка, вели пустить – причасти нас!” Это ломились так называемые иоанниты, которых пришедшая из Ярославля охрана решила не допускать в храм… Проходя по двору Вауловского скита, я был однажды задержан несколькими людьми, задававшими вопрос: “Разве вы не верите, что в отца Иоанна вселилась Святая Троица?”»

На закате жизни батюшка всё больше и больше начинает раздражаться на неистовую любовь к нему наиболее ревностных поклонников. У него всё меньше и меньше сил, чтобы отвечать на эту любовь, чтобы сдерживать ее и направлять в русло любви к Богу, а не к батюшке Иоанну. После возвращения из Вауловского скита он служит обедню в Иоанновском монастыре, «худенький и слабенький», как замечает Екатерина Духонина.

«Народу набралось видимо-невидимо; трудно было пробраться вперед, и я встала сзади, против царских врат… После обедни мне удалось пройти в игуменскую и в батюшкин кабинет. Батюшка вышел, очень радушно приветствовал всех почитателей, собравшихся повидать его, и сказал матушке Ангелине: “Боже мой, какой сегодня страшный беспорядок устроили! Ведь у вас тут решительно невозможно служить. Я хотел всех приобщить; но, видя эту страшную давку, должен был поневоле уйти”».

Позвольте! В чем была виновата игуменья? Разве не из-за него была эта давка?

Епископ Вениамин (Федченков) вспоминал, как однажды, будучи еще молодым, возвращался из Кронштадта в Петербург на пароходе. На пароходе к нему обратился богомолец из народа:

«– Я слышал, Батюшка звал нас всех на обед, а обеда-то не было?! А-а?

Я понял наивность души этого посетителя и спокойно разъяснил ему, что под “пиром” Батюшка разумел Святое Причащение… Он понял и успокоился:

– Вот оно что! А я-то думал, он обедать позвал».

Едва ли к концу жизни Кронштадтского многие из толпы, которая его постоянно окружала и молилась, по сути, именно на него, понимали разницу между «пиром» и «обедом». В поклонении Кронштадтскому было много языческого. И он, как просвещенный иерей, не мог этого не понимать.

Последний раз отец Вениамин вместе с товарищем по духовной академии посетил батюшку незадолго до его смерти.

«Батюшка вышел к нам уже слабеньким. Пригласивши сесть, он устало заговорил:

– И чего вам от меня, старика, нужно?

– Батюшка, – ответил я, прости меня за это Господи! – если бы вы были простой “старик”, к вам Россия не ходила бы.

– Ну, ну! – махнул он рукою, не желая спорить…»

Вот что вспоминала о своем последнем посещении отца Иоанна на его квартире его духовная дочь Екатерина Духонина:

«Батюшка повернулся ко мне и с неописанною радостью сказал мне тихо на ухо: “Знаешь, дорогая моя, через три недели у вас наступит Рождество и торжество”. Я с удивлением посмотрела на него, не зная, как понять, и видела, что его лицо как-то необыкновенно сияет. Затем батюшка прибавил, смотря на меня всё тем же сияющим взглядом: “Поверишь ли, дорогая моя, что я ведь только и живу одними Святыми Тайнами. Если бы их не было, то я давно не существовал бы…” Вскоре батюшка вышел к одной больной и спросил, что ей нужно. Она стала что-то объяснять… Батюшка сказал: “Я ничего не слышу, говорите громче!” Тогда она сказала, что у нее болит нога и ей нужно с ним поговорить. Он ответил: “Вы видите, я сам еле живой, ничего не могу с вами говорить. Простите и прощайте!”»