Святой вечер
Шрифт:
Вторым моим любимым местом была кухня. Каждый день здесь пахло чем-то другим. Сегодня воздух наполняли маслянистые ароматы жареного лосося и жареных овощей.
Я наклонилась над большим островом в центре комнаты и взяла из миски нарезанную морковь.
Миссис Мактавиш игриво шлепнула меня по руке. — Тебя сейчас обслужат, милая.
— Меня не нужно обслуживать. — Я закатила глаза на это слово. — Я могу поесть здесь с вами двумя. — Я забралась на столешницу острова, свесив ноги. — В столовой одиноко, а этот
Еще один шлепок по боку бедра. — Леди из Рэдклиффа не стала бы так выражаться.
Я схватила еще один кусочек моркови. — Ну, я не леди Рэдклифф, так что...
Повар хихикал позади меня, помешивая остальные овощи на сковороде.
Миссис Мактавиш вздохнула. — Вы правы. Теперь ты Ван Дорен. — Она прочистила горло и оглядела мой наряд, вероятно, думая о том же, о чем и я. Я не выглядела как Ван Дорен.
Грей наполнил мой гардероб нежными, женственными вещами, но я настояла на джинсах и футболке.
Татум бы впала в ярость из-за моего сегодняшнего наряда. Она заставила бы меня надеть диадему и что-то кружевное, возможно, розовое, прежде чем я успела бы почистить зубы.
— Идите, — сказала миссис Мактавиш. — Я принесу вашу тарелку. — Она была крепким орешком, но это не означало, что я перестану пытаться.
— Хорошо. — Я соскользнула с прилавка, и мои сандалии громко шлепнулись на кафельный пол. — Но только если ты положишь побольше моркови. — Я подмигнула, направляясь к двери. — И никакой брокколи, — крикнула я через плечо.
Я заняла свое обычное место на одном конце длинного обеденного стола, уставившись на свои ногти в ожидании. Мы с Татум часто ходили на маникюр и педикюр вместе. Мы проводили целый день в спа-салоне внутри Карлайла, где нам делали жемчужные скрабы и процедуры для лица. Теперь единственной спа-терапией для меня была ванна с лавандой и покраска ногтей. Не то чтобы я была против этого. Я просто скучала по нашим спа-дням.
Я скучала по всем нашим дням.
Я подумала, не согласится ли миссис Мактавиш принять участие в вечеринке с замачиванием ног и угольной маской. Я могла бы есть арахисовые M&Ms и пить Dr Pepper, пока она будет есть пряники и чай.
Я скучала по Доктору Пепперу.
Прежде чем я погрузился в воспоминания обо всем, чего мне не хватает, миссис Мактавиш вошла в столовую с тарелкой в каждой руке. Она поставила одну тарелку передо мной, и я улыбнулась ей.
— Либо ты принесла мне тонну моркови, либо ты наконец-то сядешь и поешь со мной.
Она открыла рот, чтобы ответить, но ее прервал глубокий мужской голос.
— Спасибо, миссис Мактавиш. На этом пока все.
Грей.
Грей был дома. И он ужинал со мной.
Она поставила тарелку на место в дальнем конце стола. Затем она кивнула Грею. — Да, сэр. — Проходя мимо меня, она на мгновение остановилась, положила одну руку на мое лицо и улыбнулась.
Я хотела бы иметь хоть унцию ее надежды.
А потом она ушла.
Мы с Греем
Он был одет во все черное, а его волосы были уложены в идеальную прическу. Легкая тень щетины покрывала его точеную челюсть. Внезапно я почувствовала себя недостаточно одетой. Я пожалела, что все-таки не надела что-то розовое с кружевами.
Он поднял свою тарелку и поставил ее на место рядом со мной. Затем он отодвинул стул и поставил на стол небольшую прямоугольную коробку. Она была завернута в белую бумагу с аккуратно завязанным серебряным бантом.
Мое сердце заколотилось от его присутствия, от его близости, от его заботы. — Ты вспомнил.
Сегодня был мой восемнадцатый день рождения. Сегодня был день рождения Лирики Мэтьюс. Я понятия не имела, когда день рождения у Лорен Ван Дорен. Мы не обсуждали этот вопрос.
Я была здесь почти год.
Казалось, что это целая жизнь.
— Конечно, я помню, — сказал он так, словно последние десять месяцев был идеальным мужем.
И все же тот факт, что он помнил о моем дне рождения, зажег крошечные угольки надежды в моей груди. Там было тепло, когда я так долго чувствовала только холод. Я хотела погасить их. Я не хотела надеяться. Потому что я знала, что единственная причина, по которой он сейчас здесь, — это отдать мне эту коробку. Завтра он снова уйдет, и я останусь одна. Я знала, что он говорит искренне, но от этого у меня болело в груди. Слезы навернулись на глаза. Счастливые слезы, грустные. Я не была уверена.
Добрая жестокость.
— Может, сначала поедим? — Я не хотела есть. Я хотела открыть эту коробку. С десяти лет отец заваливал меня подарками на день рождения и Рождество. Я догадывалась, что он пытается дать мне детство, которого у него не было. Я всегда с нетерпением ждала момента, когда смогу сорвать обертку и посмотреть, что внутри. Но по какой-то причине этот подарок, эта маленькая коробочка волновали меня больше, чем все подарки, которые я когда-либо получала за всю свою жизнь.
Он улыбнулся, и его улыбка зажгла искру в крошечных углях. — Нет. — Он откинулся в кресле, сложив руки на груди, затем кивнул в сторону коробки. — Открой ее.
Три крошечных слова, от которых у меня в животе запорхали тысячи бабочек. Нет, открой ее.
Мое сердце бешено забилось, когда я потянула за серебряную ленту, а затем сорвала обертку. Мое горло сжалось в комок, когда я достала из коробки мобильный телефон. Не плачь.
Мой палец коснулся экрана, оживив его. Там, на главном экране, было наше с Татум изображение. Это была фотография с вечеринки по случаю ее шестнадцатилетия. Мы прислонились к перилам на яхте ее отца. Какой-то жуткий засранец — вероятно, один из мужчин Братства — только что пытался приставать к ней. Я была раздражена, потому что Линкольн продолжал флиртовать с какой-нибудь маленькой шлюшкой, только чтобы позлить меня. Но мы оба нарисовали идеальные улыбки для камеры. Татум всегда заставлял меня улыбаться.