Святой воин
Шрифт:
– Кормить? – уточняет секретарь Жанны.
– И кормить и поить! – бросает Дева из-за плеча, уже повернувшись ко мне спиной. – Мы же не пытать его собираемся.
Подталкивая в спину, меня выводят из кабинета герцога Алансона, а я до последней секунды выворачиваю голову, стараясь разглядеть Жанну. В этот момент я как никогда ненавижу ее. Да, ненавижу, но все равно люблю! Я жажду убить ее, но готов защищать хоть от всего света! Я желаю сломать ей шею голыми руками, в то же время вся моя кровь до последней капли принадлежит ей! Фрейд прав, любовь – серьезное психическое заболевание, нечто вроде шизофрении. Сейчас я даже рад, что какое-то время не увижу
Воины порвут глотку любому, кто скажет хоть слово против Девы. И все же Жанна д'Арк не может в открытую выступить против короля Франции, армия не поддержит ее. А вот если Карла убьют, тогда другое дело, заговор увенчается успехом. Но как же я ошибся в Орлеанском Бастарде, ведь это с моей подачи лишили власти верного королю полководца! Из-за меня во главе освободительной армии ныне стоит заговорщик! Черт, куда ни кинь, всюду клин. Сегодня ночь с третьего на четвертое сентября, завтра войско двинется к Парижу. Я очень сомневаюсь в том, что город продержится долго, а потому у меня осталось максимум двое суток на то, чтобы предупредить короля!
Мы проходим коридор третьего этажа, спускаемся по винтовой лестнице, громко стуча сапогами по каменным ступеням. Впереди, с факелом в руке идет сьер Луи де Конт. Уж этот-то выродок наверняка ни секунды не колебался, мигом перешел на сторону заговорщиков. За секретарем Жанны топает верзила в одежде цветов герцога Алансона, следом бреду я, замыкают процессию двое воинов. Руки у меня крепко связаны за спиной, но для успешного побега это не препятствие, а скорее даже наоборот, усыпляет бдительность.
Когда мы проходим площадку второго этажа, я начинаю готовиться к рывку. Спина сгорблена, голова опущена, я еле плетусь, шаркая ногами по полу. Вот и дождался, сзади следует сильный тычок.
– Не спи на ходу! – грубым голосом ревет идущий за мной воин.
С испуганным криком я падаю вниз, на спину идущего впереди громилы. Тот пытается удержаться на ногах, но я наваливаюсь всем весом, ловко спутывая ему ноги. Вниз по лестнице, отчаянно сквернословя, катится клубок из переплетенных между собой тел секретаря Жанны и воина, шедшего вслед за ним. Отчаянными прыжками я устремляюсь следом, верзилы, идущие позади, на какие-то секунды замешкались, теперь им меня не догнать.
Я с силой отталкиваюсь от четвертой ступеньки и всем весом обрушиваюсь на оглушенного верзилу, который тупо ворочается на каменных плитах первого этажа. Под ударом обеих ног его грудная клетка жалобно хрустит, изо рта фонтаном хлещет кровь, глаза мгновенно стекленеют. Первый готов. Какое-то мгновение я ищу взглядом иуду-секретаря, мечтая носком сапога попробовать на прочность его височную кость, но Луи, проявив чудеса ловкости и расторопности, одним прыжком укрывается в нише за каменной статуей. Забился так, что оттуда его и ломом не выковырнешь. Сзади горной лавиной грохочут по ступеням опомнившиеся воины, а потому я, плюнув пока на Луи де Конта, в прыжке ловко продеваю ноги меж спутанных запястий, и связанные руки оказываются передо мной.
В душе я громко смеюсь над неумехами, не знающими азбучных истин. Руки за спиной надо связывать в локтях,
Пинком в грудь я отбрасываю воина назад, с истошным криком тот валится со стены наружу, в город. Вот потому мирные граждане и недолюбливают армию, что вечно у военных творится не пойми что. То на танке поедут за пивом, то атомную бомбу потеряют, то рухнет с неба какой-нибудь подарочек. Приземляется неудачник с таким чавкающим звуком, что я сразу догадываюсь: не учили его правильно прыгать с высоты и, похоже, уже не научат. Наука эта немудреная, но требует определенной сноровки. Не медля ни секунды, я прыгаю на дергающееся в конвульсиях тело. Хоть стена и не высока, всего-то метра четыре, приземляться лучше на мягкое, а не на булыжную мостовую.
Я бегу по городской улице что есть сил. Видок у меня еще тот! Волосы всклокочены, глаза горят, одежда порвана, руки связаны перед собой, вдобавок измазан кровью с головы до ног. Благо сейчас ночь и улицы пусты, а то мог бы сделать заикой ребенка или нервную барышню. На небольшом отдалении тяжело бухают сапогами воины герцога Алансонского. Хорошо бегут, темп держат. Упорные они ребята, хвалю. Вот только истошно кричат, сбивая дыхание, эдак их надолго не хватит, запыхаются. Да и ненужное мне внимание привлекают громкими воплями.
Из переулка навстречу важно выезжает какой-то всадник. Завидев меня, с готовностью пускает лошадь наперерез, в его руке покачивается длинное копье. В последний момент я уворачиваюсь от удара и, ухватив коня под уздцы, громко ору ему в самое ухо. С истошным ржанием жеребец встает на дыбы, а всадник, не удержавшись, вылетает из седла. С приземлением, разиня!
Я вскакиваю в седло, разворачиваю упрямящегося жеребца, тот с места пускается в галоп. Сзади раздаются громкие крики, ржание лошадей, топот копыт. Оглянувшись, я понимаю, что мне «повезло» наскочить не на одинокого полуночника, а на конный патруль. Теперь по спящим улицам ночного Суассона следом за мной несется целая кавалькада. Впереди скачут трое всадников, плетьми и шпорами подбадривая коней, следом за ними хромает бывший владелец моего жеребца, последними бегут громилы герцога Алансона.
Добытый мной жеребец явно лучше, чем кони несущихся по пятам преследователей, оторваться от погони – дело нескольких минут. Я растворюсь среди извилистых улочек, бесследно исчезну в сонной тиши переулков, затаюсь до утра, пока не откроют городские ворота. В общей суматохе, которая поднимется при выводе войск, я без труда смогу выбраться из Суассона и к обеду уже доберусь до Компьена, где доложу обо всем графу Танги Дюшателю. Начальник королевской охраны как-нибудь да управится с заговорщиками!