Святой вор
Шрифт:
На куче сена остались следы. Сомнений у Кадфаэля не было — здесь побывали двое, причем совсем недавно, он ясно видел две вмятины, словно уютные гнездышки. Именно две, и это обстоятельство само по себе заставило Кадфаэля задуматься на некоторое время и поразмышлять. Вмятины были расположены довольно близко, для тепла и уюта, но все-таки раздельно, никоим образом не соприкасаясь. Здесь провели вечер вовсе не двое деревенских любовников, но двое перепуганных грешников, искавших убежища от гонений судьбы, пусть даже удар ее готов был обрушиться уже на следующий день. Должно, они сидели здесь тихо-тихо, опасаясь даже шевелиться, чтобы не создавать лишних шорохов.
Кадфаэль осмотрелся в поисках
Кадфаэль поднял молитвенник и с благодарным чувством держал его в руках. Оказалось, что книжечка заложена длинной желтой соломинкой как раз на том месте, где находились тексты, относящиеся к службе повечерия. В темноте они, конечно, не могли читать ее, но Тутило наверняка знал все слова наизусть, а молитвенник достал просто по привычке как знак того, что они свято блюдут часы молитвы. Кадфаэль подумал, что не так уж и трудно влюбиться, и влюбиться опасно, в такого одаренного мошенника, подчас спокойного, но часто озлобленного. Не последнюю роль в этом сыграл, конечно, его ангельский голос, щедрой рукою дарованный существу, которое ни в коей мере не является ангелом.
Кадфаэль стоял совершенно неподвижно, в двух шагах от открытого люка. Неожиданно он услышал какие-то звуки, доносившиеся снизу. Ворота он оставил открытыми, и войти в конюшню мог кто угодно, однако шагов монах что-то не слышал. До его ушей донесся грубый скрежет, какой производят трущиеся друг о друга предметы из обожженной глины, — похоже, кто-то сдвигает крышку большого глиняного чана, в котором хранился запас зерна. Этот чан наполнили, когда перевели сюда лошадей, а остаток зерна на всякий случай не стали забирать, ибо реки все еще были полноводными и угроза нового наводнения отнюдь не миновала. И вот снова раздался тот же короткий скрежет перемещаемой крышки чана. Звук был совсем тихий, но Кадфаэль ясно слышал его.
Монах осторожно передвинулся поближе к люку, чтобы поглядеть вниз, но тут же кто-то, услышав движение, приветливо окликнул его.
— Ты там, брат? Все в порядке! Я тут забыл кое-что, когда уводили лошадей. — Теперь Кадфаэль услышал шаги по устланному соломой полу и увидел слугу трубадура. Бенецет поднял к нему улыбающееся лицо, помахивая уздечкой, поблескивавшей позолотой орнамента, которым были украшены недоуздок и повод, — Это уздечка моего господина! С тех пор как его конь оправился от хромоты, я впервые вывел его. Вся упряжь оказалась на месте, а вот уздечку я позабыл здесь. Она понадобится хозяину завтра. Мы собираем вещи.
— Да, я слыхал, — сказал Кадфаэль. — Вы поедете с надежным эскортом.
Он сунул молитвенник за пазуху, так как суму свою оставил внизу, затем осторожно полез в люк и стал спускаться по лестнице. Бенецет ожидал его внизу, помахивая уздечкой.
— Я вовремя вспомнил, где оставил ее, — сказал слуга, протирая большим пальцем позолоту на поводе. — Я спросил у привратника, и он сказал, мол, брат Кадфаэль взял ключ от конюшни и должен быть здесь. Вот я и поспешил сюда, пока ворота открыты. Если ты, брат, уже закончил,
— Мне еще надо к святому Жилю, — ответил Кадфаэль и повернулся, дабы поднять свою суму. — Если ты тут ничего больше не забыл, то ступай. Я запру и пойду своей дорогой.
— Нет, больше ничего, — сказал Бенецет. — Хорошо, что я вспомнил, иначе лучшая упряжь хозяйского коня осталась бы висеть на этих яслях, и мне пришлось бы заплатить за нее из своего кармана или своей шкурой.
Он коротко попрощался и не оборачиваясь вышел на тракт и двинулся через Форгейт в сторону аббатства. А ведь он даже не взглянул на чан с зерном, что стоял в темной нише! Однако уздечку взял, по его словам, с самых дальних яслей. Значит, он, по меньшей мере, произвел здесь какие-то действия, в которых как будто не было никакой необходимости.
Кадфаэль подошел к чану и сдвинул крышку. На внутренней кромке горловины и на земле подле чана лежали просыпанные зерна. Не очень много, но их было видно. Монах запустил обе руки в чан и пошуровал там до самого дна, пропуская холодное зерно между пальцев, однако не обнаружил ничего постороннего. И все же, что бы ни прятали в этом зерне, природа и форма этой вещи были таковы, что, когда ее вынимали, несколько зернышек просыпалось. Будь это уздечка, все они свалились бы обратно в чан. Быть может, что-нибудь со складками, в которых застряли зерна? Ткань?
А может, он просто полюбопытствовал, много ли осталось зерна? Почему бы и нет? Люди вообще подчас делают странные вещи просто так, походя, без всякой мысли. И все-таки тут что-то есть. Странные на первый взгляд вещи имеют подчас чрезвычайно большое значение. Кадфаэль отряхнулся, закрыл тяжелые ворота и отправился в приют святого Жиля.
Когда Кадфаэль вернулся в аббатство и с пустой сумой шел через большой монастырский двор, он заметил некое неторопливое, но целенаправленное движение, сопровождавшее приготовления к скорому отъезду. Спешить со сборами было и впрямь некуда, впереди еще целый день. Два сквайра Роберта Боссу сновали туда-сюда подле странноприимного дома, упаковывая те вещи, которые не должны понадобиться графу в дороге. Граф путешествовал налегке, но любил, чтобы прислуживали ему как следует, что обычно исполнялось без каких-либо специальных указаний с его стороны. Управляющему Николу и его более молодому товарищу, тому самому, которого оставили в Вустере и которому пришлось пешком возвращаться в Шрусбери, собирать особенно нечего, теперь все собранные для Рамсейской обители пожертвования будут размещены среди поклажи графа Роберта на той самой повозке, на которой прибыл в Шрусбери ковчежец святой Уинифред, так что графские тяжеловозы благополучно довезут до Лестера все добро субприора Герлуина. Роберт Боссу щедро одаривал Герлуина мелкими знаками внимания, стараясь не задевать его достоинство.
Была тут еще и третья группа отъезжающих, правда, уезжали они все вместе.
Вот им-то как раз было о чем позаботиться, готовясь в дорогу. Даални осторожно спускалась с высокого крыльца странноприимного дома, держа в руках переносной орган. Она вытягивала вперед шею, чтобы видеть перед собой ступеньки и не оступиться, ибо свои музыкальные инструменты Реми ценил едва ли не выше, чем свою певицу. Для органа имелся специально изготовленный дорожный чехол, однако он был слишком громоздким, и, вследствие тесноты в доме, его оставили на конюшне. Даални шла через двор, неся на руках инструмент, она ласково прижимала его к себе, словно младенца, ибо любила его ничуть не меньше, чем сам хозяин. Увидев Кадфаэля, она с суховатой улыбкой подняла на него глаза, но без особой радости, словно понимала, о чем мог зайти разговор с этим собеседником, и не очень-то желала такого разговора.