Святой Вроцлав
Шрифт:
Этажом ниже пенсионер Пеньковский вызывал полицию.
— Этот я смотрел.
Казик небрежно присмотрелся к картонному конверту диска и бросил его на заднее сидение патрульной полицейской машины. В свете горящего снаружи фонаря его лысый череп походил на тыкву. Он натянул фуражку. Давид уже ждал. Это был могучий мужик со светлыми волосами и ласковым, чуть ли не детским лицом. Несколько лет назад он считал, что работа в полиции — это нечто ужасно смешное. В эту холодную и дождевую ночь он понимал: если кто над кем и посмеялся, то он над самим собой.
Вместе они направились в подъезд. Могло
— Так о чем этот фильм? — спросил Давид.
В поездке на лифте действуют свои законы. С чужим можно не заговаривать даже и десять этажей, но вот со знакомым, с коллегой по работе беседовать необходимо просто обязательно.
— Блин, — вздохнул Казик. — Короче, имеется группа типов, которые устраивают ограбление. Один из них, такое из себя хромающее чмо, выдает все в участке. В дело запутан был какой-то кайзер или что-то такое, в любом случае — шишка крупная, которого никто никогда не видел. И на самом деле все это ограбление нужно было только затем, что один человек видел лицо этого кайзера, и теперь его необходимо пришить.
— Как это: никто не видел?
— Ну, нормально. Вся суть фильма именно в том, что ты не знаешь, кто он такой.
— А нам известно?
Лифт доехал.
— Клевое кино, — сказал Казик.
Вызвавшая их женщина ожидала в коридоре, закутавшись в халат. Гирлянды седых волос, настоящие висячие сады, спадали ей на глаза. Казик пропустил Давида вперед.
— Это там, — указала старуха приоткрытые двери на противоположной стороне. — Там живет один такой студент. И как ушел два дня назад, так и не вернулся, а дверь оставил нараспашку. И это до нынешнего времени, я заглядывала, а там балаган. И его же кто-нибудь обворует, Панове, а паренек очень даже милый.
Давид пихнул дверь. Старушка спряталась в своей квартире.
— Клево, клево, — сказал Казик.
Квартира, а говоря по правде — хавира, состояла из одной комнаты с кухней и туалетом. Через открытое окно вовнутрь попадал дождь. Бумаги грудой валялись на клавиатуре; старый, еще выпуклый монитор оставался включенным. Книжки кучами валялись под стеной и на подоконнике.
Если не считать матраса, письменного стола со стулом и шкафа в нише, никакой другой мебели здесь не было. Центральная часть помещения представляла собой побоище, одних бутылок Давид насчитал десятка три, когда же он вошел, под сапогом захрустело стекло — стеклянный мундштук; таких здесь валялось полно: на полу, на столе, даже в кухонной раковине. Точнехонько посреди комнаты, словно ферзь посреди сбитых пешек, высился полуметровый кальян, заполненный бурой жидкостью.
— Весь фильм — это, собственно, признания того хромого, — Казик сделал круг по квартире, — и ты до самого конца так и не знаешь, в чем там дело. А хромого играет один такой мужик, который ни на кого не похож. У него есть Оскар, только я не знаю, за что.
— Ни на кого?
— На всех вместе и ни на кого конкретно, — пояснил Казик. — Ладно, посмотрим, что у нас тут имеется.
Сапогом он растолкал кучу мусора и одежды. Затем, уже вместе, они принялись за ящики. В первой обнаружилась куча бумаг — квитанции за Интернет, неоплаченные счета и размонтированный оптический привод. Ниже было уже интереснее. Казик сморщил брови, беря в руки диплом.
— Михал Шелиговский, — прочитал он вслух. — Ты гляди, думаешь: настоящий?
— Я кто тебе — греческий бог. Ты, Казик, успокойся.
В
— Тебе пригодится, — прибавил он, — а мне чего с ним делать? Детям принести?
Комок исчез в кармане мундира его напарника. Они продолжали обыскивать — обнаружили фальшивое удостоверение личности с той же фотографией, что и в дипломе, но на другую фамилию; кучу дисков, iPod и фотоаппарат. В шкафу, под одеждой обнаружилась пачка банкнот по сотне злотых. Не закончил еще Казик смеяться — а смеялся он совсем недолго — Давид уже делил деньги на две кучки.
— Оставь это парню, — сказал Казик, — и будем сматываться.
Давид, то ли по ошибке, то ли назло хозяину, спрятал деньги в другой части шкафа. Казик начал пломбировать двери.
— Бедняга, похоже, так настукался по клавишам, что забыл закрыть, — буркнул он.
Работали они молча, а когда закончили, Давид присмотрелся к пломбам и одобрительно покачал головой. Михал Шелиговский, или как там его зовут, будет, по крайней мере, знать, кто устроил ему такой вот номерок.
— Все в порядке? — раздался у них за спинами голос старушки.
— Да, все нормально, — немедленно ответил Давид. — вообще-то говоря, ничего и не случилось.
Старуха что-то пробормотала и скрылась за своей дверью.
— Ага, так этот вот тип, калека, — произнес Казик уже в лифте, — рассказывает всю историю в участке, и в самом конце оказывается, что он всех надурил, и это именно он и есть тот самый кайзер или как-то так. А всю историю придумал, чтобы спасти свою шкуру; фамилии тут же взял с объявлений, что висели в комиссариате, — рассказывал он, а глаза Давила делались шире с каждым словом. — А вообще, как в Штатах называют полицейский участок?
— Спасибо, не надо.
— Так ты и вправду не смотрел этого кино? — Лифт остановился, и Казик пустил Давида вперед. — Ладно, давай-ка поглядим, чего от нас хотят на Оборницкой.
На часах было уже около двух ночи, а видимый издалека жилой дом номер восемь был похож на студенческое общежитие во время ювеналий [10] . Повсюду горели лампы, раздавались возбужденные голоса. Давид чудом не столкнулся с мужчиной в тренировочных брюках и фланелевой рубашке, который мчался к подворотне с дрелью в руке. «Как это ему не холодно?» — подумал полицейский.
10
Ювеналии (Juwenalia) — Праздник студентов. Впервые отмечались в Кракове, еще в XV веке. Во многих городах с крупными учебными заведениями в эти дни осуществляется передача студентам ключей от городских ворот. Празднества, как правило длятся несколько дней, во время которых проходят культурно-спортивные мероприятия, организованные, в основном, студентами и для студентов. Названия ювеналий и время их проведения могут быть самыми разными. В Кракове ювеналии проходят в начале мая — Википедия