"Святые" 90-е Пионер. Том 1
Шрифт:
Поднявшись по лестнице на последний, пятый этаж, и оттуда уже на чердак, я осмотрелся, и с помощью нехитрых расчетов, выбрал самое удобное окошко.
Обзор хороший, видно неплохо, а в объектив фотоаппарата будет ещё лучше. «Пристреляться» заранее, и можно щёлкать, главное до темна успеть.
Повесил сумку на торчащий из досок гвоздь, притащил пару бутылочных ящиков — что они тут делали непонятно, поставил их друг на друга, и сам взгромоздился сверху.
До часа икс ещё двадцать минут, как раз проверю технику и перекушу.
Не скажу что шибко сложно, но учитывая что последний раз я брал фотоаппарат в руки лет
Зарядил пленку, поменял объектив, и вооружившись батоном, приготовился действовать.
Ждал недолго, первая машина подъехала немногим раньше объявленного времени, и высадив двух пассажиров, укатила. А у меня же появились первые проблемы. Пока ждал и рассматривал через видоискатель статичные объекты, все казалось нормальным, но «прицелиться» по неровно шагающим людям, да ещё чётко поймать лицо, оказалось практически невозможно. Щёлкнул, конечно, деваться-то некуда, но вот за результат уверенности не было. Как минимум выдержка в половину секунды это слишком много, тут даже со штативом не снять. Человек за это время проходит не меньше метра, поэтому, хоть и в ущерб правилам, настройки пришлось скорректировать.
Но дальше снимал уже уверенней, и до темноты успел отщелкать почти две пленки. Остаётся докупить всё необходимое для проявки, и тогда уже будет понятно, результативно я отработал, или всё-таки нет.
Ждать окончания «турнира» не стал, пошел на трамвай, и через сорок минут был уже дома.
— Что-то ты сегодня раненько, не случилось чего? — встречая меня у порога, ехидно поинтересовалась мама.
— Нет мам, не случилось.
— Хорошо, кушать будешь?
После двух бутылок кефира и батона с колбасой, есть мне не хотелось, но из кухни так вкусно пахло, что я не смог отказаться.
— Конечно, голодный как волк! — улыбнулся я маме.
— Ты новости читал? — вышел из зала отец.
— Нет, а что-то случилось?
— Говорил же тебе, он словно в каком-то придуманном мире живёт, совсем по сторонам не смотрит! — обращаясь к маме, возмутился он.
— Закон о частной собственности на обсуждение выдвинули! Теперь уж точно конец совку! — с какой-то непонятной гордостью сообщила мама.
— А… Вы про это… Слыхал, как не слыхать-то? Теперь потащат всё что семьдесят лет собирали…
Говорить на политические темы с родителями я не хотел и обычно сдерживался, но сейчас смотрел на них, и почему-то злился. Нет, не на родителей, да и вообще ни на кого конкретно. Просто так злился, без повода.
— Да кто потащит-то? — возмутился отец.
— Ты, Дмитрий, в последнее время о людях почему-то совсем плохо думаешь. Никакого воровства не будет, всё разделят по-честному! — подержала отца мама.
— Свадьбу в малиновке смотрели?
— Ну и что?
— Как там делили? Это мне, это не тебе, это опять мине! Так и будет, помяните мое слово!
—
— Ага другое. Тут и сейчас-то не айс, а через полгода эти твои другие, потащат всё что не приколочено, а что утащить не смогут, сломают или сожгут!
— Да ты чего такое говоришь, Дмитрий? — округлив глаза, удивлённо смотрела на меня мама.
— Ничего я не говорю. Есть хочу, положи мне пожалуйста, я к себе пойду…
На том разговор был закончен, и прихватив тарелку жареной картошки с домашним кетчупом, я заперся в своей комнате.
Конечно зря психанул, но теперь-то чего уж. Накипело. Не знал бы как оно дальше будет, тоже верил бы, как все. А так… И вроде понимаю что надо спокойно ко всему относиться, всё равно ничего не изменишь, как ни старайся, вот только не получается у меня спокойно смотреть, как родных мне людей оболванивают. Злюсь я.
Основательно перекусив, завалился спать. Думал сразу усну, с набитым-то пузом, но провалялся без сна чуть не до двух ночи. Мысли всякие в голову лезли, в основном бред, но были и дельные. Вот например про то как команду набрать, из кого, то есть, идея пришла. Удивительно, как раньше не догадался, если есть максимально проверенные кандидатуры? Те самые парни с которыми я прошел через горнило войны, с самого четырнадцатого, по двадцать четвертый. И ведь помнил я всех, и живых и мертвых, имена, кто откуда родом, детали какие-то. Всё это было навечно записано у меня в голове. Разумеется не здесь, а в той, другой жизни, но для цели которую я поставил, это не имело никакого значения. Главное что знал я их лучше, чем сами они себя. Война, она ведь не оставляет места наносному, стирает всё разом, моргнуть не успеешь. Дерьмо завоняет, алмаз заблестит. Вот мне и нужно алмазы эти собрать, да в диадему царскую вставить. И да, про дерьмо я тоже помню, может не так подробно, но всё-таки.
Я ведь когда на эту войну пришёл, многого не понимал. Думал чего тут такого, армия как армия, приказали, копаешь, не приказали, не копаешь. Плац, тумбочка, увал, построение. Всё по стандарту. Но действительность оказалась совсем не такой. Четырнадцатый год, первое по настоящему боевое задание, когда нас, группу из десяти человек, отправили штурмовать трехэтажный дом в одном из «спорных» поселков. Ни разведданных, ни объяснений. Автоматы раздали, гранаты тридцать штук выдали, и вперёд, под танк. Даже командира не назначили, сказали чтобы сами разбирались. И ведь даже сейчас, когда опыта у меня через край, я бы десять раз подумал прежде чем туда лезть, но тогда мы просто пошли вперёд.
Не знаю что спасло группу от уничтожения на подходе, подозреваю что противник сам не ожидал подобной наглости, но добрались до стен мы полным составом. Как потом говорил наш комбат, неожиданно.
Рассусоливать не стали, а с ходу закидав правое крыло первого этажа гранатами, сразу зашли внутрь. Наверное на внезапность рассчитывали, вот только обороняющиеся к тому времени уже оклемались, огрызаться стали, и у нас появились первые двести. Помню как стреляю куда-то туда, лишь бы куда, а рядом Антон, паренек совсем молодой, падает. И кровь у него, большими каплями, из пробитого лба, на пол вытекает. Я его пошевелил, ну мало ли, вдруг живой, и продолжаю стрелять. Сам не лезу, автомат вытащу из укрытия, и палю в белый свет как в копеечку.