Святые сердца
Шрифт:
Песенка кончается, и зрительницы благодарно вздыхают от удовольствия. Евгения на сцене так и сияет. Зуана оглядывается, чтобы взглянуть, как отнеслась к этому музыкальному вызову Серафина.
Но Серафины нет. Ее место опустело.
Зуана поворачивается всем телом и вглядывается в последний ряд – быть может, девушка пересела, чтобы лучше видеть, – но ничего не может разобрать, так как комната в тех местах, куда не достигает свет свечей, уже погрузилась во мрак.
В памяти Зуаны вдруг оживает сцена на сумеречной вершине прекрасной колокольни, когда аббатиса, повернув к ней голову, сказала: «Формально,
Может быть, она просто ушла? Так устала, что не выдержала и вернулась в келью? Вряд ли. Ни одна послушница, как бы сильно она ни была утомлена, ни за что не пропустила бы такое развлечение. А вот если бы она выскользнула из зала, никто бы не обратил на нее внимания, ведь сейчас взгляды всех, особенно сидящих в последнем ряду, прикованы к сцене и тому, что на ней происходит.
Зуана чувствует, как чтото обрывается у нее в животе.
«Конечно, обычно за ней смотрит сестранаставница, но она будет занята исполнительницами. Поэтому я прошу приглядеть за ней тебя…»
Зуана соскальзывает со своего места и идет назад, в конец трапезной, чтобы проверить, там девушка или нет.
«Только сделать это надо так, чтобы незаметно было, что ты наблюдаешь. В последние недели она очень старалась, и я бы не хотела, чтобы она подумала, будто мы ей не доверяем».
В конце зала никого нет. Девушка исчезла.
Зуана устремляется к двери, стараясь никого не потревожить. Последнее, что она видит, – это как раздвигается занавес и две прислужницы удирают со сцены, на которой только что устанавливали колесо.
Снаружи в верхней галерее уже темнеет, и Зуана на несколько секунд задерживается, привыкая к темноте. Потом она идет уверенно: вниз по лестнице и через двор, к угловой келье девушки. Ее дверь закрыта, внутри темно.
Повернув задвижку, Зуана толкает дверь.
С той первой ночи, без малого три месяца тому назад, она не была здесь ни разу. Ей вспоминается девушка, чье лицо скрыто растрепанными волосами, девушка, которая, прижавшись спиной к стене, громко воет, оплакивая свою свободу. «Меня живьем зарыли в эту могилу». Она рычала от ярости. В ней было столько негодования. Столько жизни…
В глубоком сумраке Зуана различает очертания фигуры на кровати. Куда все делось? Ей вспоминается, как отяжелело на ее руках тело девушки, когда настой начал действовать. «Я все равно не сдамся». И что же теперь? Неужели она вправду сломалась? И теперь готова лечь и умереть здесь, как все?
– Серафина?
Зуана делает шаг к кровати. Но, еще не приблизившись, уже знает, что найдет на ней, и вдруг понимает, что здесь происходит, понимает так ясно, глубоко и отчетливо, как будто всегда это знала, но предпочитала не обращать внимания. От изумления ее бросает сначала в жар, потом в холод.
«Слова шли из моих уст, а не от сердца».
Сестратравница отбрасывает покрывало. Ворох тряпок, очертаниями отдаленно напоминающий человеческую фигуру, никого не обманет даже в сумерках. Развернув его, она находит внутри куклу – Младенца Христа. Иные усмотрели бы ересь в таком ее применении.
Поспешно выскочив из кельи, Зуана бежит
Но если не здесь, то где же? И как?
Когда она идет по двору, направляясь ко второй галерее, воздух над ее головой сотрясает удар грома. Настала пора Господу Богу вмешаться в происходящее в трапезной. Грохот проникает даже в лазарет, и несколько секунд спустя раздается голос Клеменции, которая, стеная, натягивает сдерживающие ее веревки. Кто на этот раз, черти или ангелы? Но тут Зуану посещает другая мысль: она вспоминает, как девушка вышла из аптеки, держа руки в карманах платья. А за ней по пятам рвался настойчивый голос Клеменции: «Ангел из сада ждет тебя… Видишь, видишь – мой ангел вернулся».
Если отбросить бред, то что она хотела сказать? Да, однажды Серафину поймали за пределами кельи ночью. За что она понесла наказание. Но, если подумать, это случилось уже после того, как Клеменцию ограничили в движении, так ведь? В таком случае… в таком случае сколько же раз она могла видеть девушку до этого?
«Она очень старалась в последние недели, и мне бы не хотелось, чтобы она подумала, будто мы ей не доверяем».
Неужели и остальных так же провели?
Через вторую галерею Зуана попадает в огород. После наступления темноты сюда ходить нельзя, и хотя ей случалось бывать здесь однажды ночью – нет, дважды, ей разрешали сходить за лекарственной травой, которая нужна была срочно, – она шагает не так уверенно. Она вспоминает, как выглядит монастырь с верхушки колокольни: сады, пруд, фруктовые деревья и дальше, за ними, стены. А между ними неровными стежками вьется прерывистая линия светлых камней, ведущая от края второй галереи – куда? К стене вдоль берега реки. Светлые камни. На земле при дневном свете никто не обратит на них внимания, но вот ночью, если в небе есть хоть крохотный серпик луны, они сложатся в яркую дорожку, вдоль которой, стоит ее разглядеть, очень легко идти.
Теперь, когда Зуана знает, что ищет, задача становится легче, и она идет вдоль выложенной камнями тропы, подхватив юбки, чтобы не зацепиться ими за кусты или колючки, и вспоминает, как рассерженная молодая послушница подняла горсть камней, а затем швыряла их в пруд, пока она, ее официальная провожатая и наставница, показывала ей монастырские угодья и расписывала чудеса монастыря с его приречными складами, сквозь двойные двери которых товары поступали внутрь и уходили наружу, в большой мир. Господи Иисусе, неужели эта девчонка ничего не забыла и всем воспользовалась?
К дверям склада Зуана подбегает, совсем запыхавшись и едва переводя дух. Изза стены до нее доносится уличный шум, но там, где кончается дорожка из камней, пусто, и двери закрыты. Никаких признаков жизни. Ни единого. Она прислоняется к двери и тяжело дышит. Пока она стоит, собирая мечущиеся мысли, ей вдруг кажется, как чтото шуршит или царапается внутри. Она поворачивает голову, прикладывает к двери ухо и слушает. Внутри находится склад, дверь из него ведет во второй склад, а оттуда – на реку. Неужели внутри ктото есть? Да? Или нет?