Святыня

Лихэйн Деннис

Дезире убила отца выстрелом в живот, а он прошил ей грудь пулей. Их нашли лежащими лицом друг к другу на паркетном полу, кровь сочилась из их тел, а волны прибоя лизали фундамент дома, который они делили в течение двадцати трех лет.

По слухам, полицейские

были озадачены как трупом лакея в саду, так и тем, что отец с дочерью перед тем, как убить друг друга, были привязаны к креслам. Шофера лимузина, который привез в этот вечер Тревора домой, допросили и отпустили, и полиция так и не нашла следов чьего бы то ни было присутствия в доме в тот вечер помимо самих жертв.

В ту же неделю нашего отдыха начали выходить публикации Ричи Колгана о деятельности «Утешения в скорби» и Церкви Истины и Откровения. Церковь немедленно вчинила иск «Трибьюн», но ни один судья не принял иска к рассмотрению. К концу недели были временно прикрыты несколько филиалов «Утешения» в Новой Англии и на Среднем Западе.

Однако, несмотря на все его усилия, Ричи так и не удалось установить, кто стоит за личностью П. Ф. Николсона Кетта и как разыскать его самого.

Но всего этого в Кейп-Элизабет мы не знали.

А знали мы только друг друга, звук наших голосов, вкус шампанского и тепло наших тел.

В разговорах мы не касались ничего серьезного, и увлекательнее разговоров я не вел уже много лет. Мы не сводили глаз друг с друга в долгие, напоенные эротикой паузы или вдруг разражались смехом.

В багажнике моей машины я в один прекрасный день обнаружил книжечку сонетов

Шекспира. Книгу эту подарил мне агент ФБР, вместе с которым я за год до этого занимался делом Джерри Глинна. Специальный агент Болтон презентовал мне эту книжку, когда я мучился в тисках депрессии. Он пообещал, что книга мне поможет. В то время я ему не поверил и бросил книгу в багажник. Но в Мэне, в то время, когда Энджи принимала душ или спала, я стал читать эти стихи и прочел большинство из них, и хотя я никогда не был большим поклонником поэзии, Шекспир мне понравился, понравилась чувственная плавность его строк. По-видимому, он куда больше моего знал о любви, потерях, человеческой природе и вообще обо всем.

Иногда ночами, кутаясь в одежду, купленную в Портленде на следующий же день после приезда, мы через заднюю дверь бунгало выходили на лужайку. Тесно прижимаясь друг к другу от холода, мы нащупывали тропинку вниз к пляжу, сидели там на камне, глядя на темное море и впитывая в себя насколько можно полнее эту раскинувшуюся перед нами под угольно-черным небом красоту.

Опасность умножает красоту, писал Шекспир.

И он был прав.

Но и красота, как она есть, нетронутая и неумноженная, священна, думал я, достойна нашего благоговения и нашей верности.

В эти ночи у моря я брал руку Энджи и подносил ее к губам. Я целовал ее руку. И иногда, когда море бушевало, а тьма сгущалась, я чувствовал благоговение. И смирение.

Я отлично себя чувствовал.