Святыня
Шрифт:
Некоторые из служек стояли на четвереньках на полу, лбом уткнувшись в роскошный ковер, руками обхватив голову, словно закрываясь от заявившего о себе зла, другие раскачивались, стоя на коленях, с ужасом на лице, но и их глаза не отрывались от жуткой маленькой фигурки.
— …Чтобы спасти и уберечь от разрушения, вырвать из лап дьявола в расцвете славы его это человеческое существо, созданное по образу…
Только Молли Пэджетт стояла на ногах.
Но вот и она осела, протягивая руки к дочери.
— Али-и-и-са! — простонала мать.
И
— Твоя дочь мертва, милая Розамунда. Она, порождение господа нашего дьявола, находится на пути в подземный мир, ее служение мне почти закончено. Никто не спасет ее. Как и тебя. — Истерзанное, сгорбленное чудовище повернуло голову к черноте. — Как и тех, кто убил меня и не признал моего права.
— …И подобию Твоему.
Обрати страх, Господи, на зверя, лежащего понапрасну в Твоем винограднике. Пусть могущество Твое…
— Не-е-ет!
Молли Пэджетт, припав к полу, поползла вперед, к этой дымящейся твари, протягивая к ней руки. А чудовище, которое было Алисой и которое было Элнор, рассмеялось, и Фенн увидел висящее на дереве тело: оно горело и судорожно выкручивалось, его шея вытянулась, почерневшие ноги дергались, и из тела что-то капало на алтарь внизу, голову охватило пламя, плоть пылала… И это оказалась Алиса.
— …Рука твоя выбросит его прочь, чтобы он… он… она… не могла больше держать в плену эту душу…
С визгом отчаяния Молли Пэджетт бросилась вперед, коснулась обугленного, прогнившего тела Элнор и тут же закричала от боли, когда ручейки огня побежали по ее пальцам, по рукам, охватили плечи и голову.
Все затихло. И тишина была не менее жуткой, чем шум до того.
Епископ Кейнс замолк. Молли Пэджетт пылала, но не двигалась.
Фенн ощутил, как все плывет перед глазами.
А труп монахини из шестнадцатого века захихикал, тут же прогремел гром, и земля на лужайке разверзлась.
Пола отпустила мертвое тело своей матери.
Глубокий рокочущий звук эхом отдавался у нее в голове, когда земля разошлась в стороны и какофония криков и визга поднялась с новой силой. Пола как загипнотизированная смотрела на возникающий в земле провал. Он расширялся изломанным рвом вдоль центрального прохода, заставив окаменевшую толпу снова забиться в ряды скамеек.
Земля разверзлась — и Пола увидела черноту под ней, безмерно глубокую, бездонную, бесконечную темноту. И все же лунный свет, пробиваясь сквозь облака, отбрасывал отблески в пропасть, где что-то шевелилось, чьи-то руки тянулись вверх, хватались за рыхлую, раздающуюся в стороны землю. Какие-то фигуры лезли оттуда, перекрученные, стонущие, смотрящие, разинув рот, на небо над собой — измученные души, стремящиеся в мир наверху.
Пола закрыла глаза, убеждая себя, что этого не может быть, что всего этою нет. Но, открыв их снова, увидела, что ничего не изменилось.
На краю бездны теснились фигуры, отталкивая друг друга от расширяющейся пропасти. Несмотря на охвативший ее ужас, Пола узнала двоих.
Таккер
Он отшатнулся, но тут же выпрямился и стоял, прижав руки к бедрам, стараясь собраться с силами, однако вскоре понял, что нужно убираться, ибо провал постепенно расширялся.
Таккер обернулся в тот момент, когда на него налетела Пола.
Ненависть несла ее вперед, злоба к жирному ублюдку, который предал ее, воспользовался ею, ее телом, и лгал, лгал, лгал! Он должен принадлежать подземному миру — там ему самое место, чтобы извиваться и корчиться вместе со слизняками, червями и прочими подземными тварями, на которых сам он так похож!
Пола налетела на Таккера, и он вцепился в нее. Но ее импульс был слишком силен, толстяк не удержал равновесия и упал навзничь, увлекая Полу за собой.
Ухватившись друг за друга, они вместе полетели в бездну.
Саутворт побежал от двери, по пути левой рукой бессмысленно проводя по скамейкам, как ребенок, перебирающий подпорки перил; его гнала паника.
Добравшись до невысокой загородки перед алтарем и упав на нее, он, как пес, завыл в пустоту, в ужасе перед холодными мертвецами у дверей, стремящимися проникнуть внутрь.
Сама церковь начала содрогаться. Статуи вдоль стен пришли в движение, затряслись. За загородку, на которую Саутворт упал, оказалось невозможно ухватиться. Треск древних камней напоминал канонаду, и при каждом таком «выстреле» Саутворт вздергивал голову в направлении звука. Как зачарованный, он в ужасе смотрел на расширяющуюся трещину в стене. Раздавались все новые оглушительные звуки, и все новые трещины появлялись в стенах. Вот с противоположной стороны церкви… Вот в крыше…
На каменный пол начали падать куски кладки. Как белая пудра, опускалась цементная пыль, и тусклые церковные лампы начали меркнуть, мигать, как огоньки свечей под порывами ветра Зажгутся — погаснут, зажгутся — погаснут. Они светились еле-еле.
Саутворт засунул руки в рот, зажимая крик, которого все равно никто бы не услышал за треском старого камня. За спиной с алтаря стали падать свечи; дверца дарохранительницы распахнулась, открыв внутри белую шелковую пустоту; огромный витраж в окне, подаренный церкви Святого Иосифа в шестнадцатом веке, подался внутрь, полетели разноцветные осколки.
Саутворт вскрикнул, когда несколько из них задели его голову, содрав кожу; раны быстро наполнились кровью. Ему повезло, что большую часть лица и шею загородили перила.