Связь
Шрифт:
Голубые звезды казались далекими, но очень мохнатыми, а над землей висели клочья тумана, словно его разорвали на ленты. Под этими туманными полосами напрасно ждали охотники, и зверь уходил прочь от них.
– Все бабьи бредни, - сказал ее брат раздраженно; но хоть просидели напрасно, все были целы в деревне.
**
Разумно было предположить, что такая крепкая связь просто не разрывается, и если не она управляет зверем, то зверь теперь способен управлять ей. Вопрос лишь в том, насколько
Если эта мысль пришла на ум Ананде, возможно, скоро ее осознает и леопард.
Ей снилось, что она-зверь отжимает дверную створку плечом и бесшумно заходит в комнату, к спящим людям, и стоит над ними, принюхиваясь и прислушиваясь. Потом поняла, что нет, стоит она-женщина, и дверь за спиной открыта, и белесый лунный свет заливает порог, и двор за спиной черно-белый. И, наконец, проснувшись, осознала, что лежит она все-таки на своей постели, в комнате по соседству с той, куда якобы вошла, но дверь все-таки приотворена, но лунного света нет и быть не может, потому что выходит она в коридор.
Утром она покачивалась, как пьяная, когда занималась делами, голоса родни слушала вполуха. Но кое-что уловила. Чужой охотник, по слухам, собирался уехать, оставив их, потому что устал не спать сутками напролет - ночью сидеть в засаде, днем искать следы. Еще говорили, кажется, самка тоже это почуяла, и стала чуть менее осторожной, словно заманивая.
**
Когда к нему подошла эта усталая некрасивая женщина - в здешних краях не понять, сколько им лет, стара или еще нет, - и попросила не уезжать, обещая приманить зверя, он только посмеялся. Потом взглянул на нее с жалостью - судя по прическе и украшениям, незамужняя и бездетная, а значит, мало кем уважаема, даже если родня и любит ее.
Конечно, ей хочется отличиться.
А может она себя и ведьмой считает...
Женщина настаивала, ее глаза цвета крепко заваренного чая светлели и становились гневными. Местные повернулись бы к ней спиной и ушли, но он не сумел перенять эту привычку.
Вестник подоспел то ли вовремя, то ли наоборот:
– Господин, в верховьях реки прошел сильный дождь, дорогу размыло на той стороне, ждать придется.
– Сколько еще?
– С неделю...
А вещи уже собраны, да и сам предвкушал долгий-долгий сон в поезде, какими бы шумными попутчики ни оказались, и поезд мчится стрелой к побережью, все дальше от места позора, и какая разница, что здесь его будут вспоминать как никчемного, просто не зверь им противостоял, а демон в зверином обличье...
Так скажут.
– Говоришь, она вернется в эту деревню? Ну, поглядим...
**
Оставалось надеяться, что они все же не настолько связаны, чтобы смерть одной повлекла гибель другой. Или в тело Ананды вселится леопард, сделав правдой байки про ту старуху?
У подобных мыслей были очень цепкие, острые и холодные лапки, и Ананда
Она опасалась, что не сумеет направить хищницу в нужное место, к засаде, устроенной на краю деревни, и теперь шла туда сама. Гремела неслышимая железная цепь, созданная не просто из колец, а из пятен леопардовой шкуры.
...В засаде ждут, но леопарда, а не Ананду. Лишь бы не ей первой оказаться перед охотниками. Если отвлекутся на нее, зверь убежит или нападет...
Они обе теперь шли, разделенные зыбким туманом, не расходясь и не соприкасаясь, как рельсы. Или как шпалы - путь был так короток. Рядом с ней шел весь лес и вся его потаенная жизнь, все его бесконечные смерти, никем не замеченные.
Ананде хотелось погрузить руки в желто-черную шкуру, согреть их, но она лишь запускала пальцы в собственные волосы. А потом за туманом показалась изгородь, и тело приостановилось, но сама Ананда все еще шла, или шла не она.
Потом прогремел выстрел.
На очень большого леопарда хватило одной маленькой пули. Казалось, что зверь сейчас встанет, хотя бы повернет голову и посмотрит, слишком уж долго все тянулось и быстро закончилось.
Уже рассветало, и туман таял стремительно, будто испуганный выстрелом. Ананда подошла, неловко ступая.
На нее посмотрели недружелюбно, они были заняты - и очень горды.
И она там лежала, уже не она, а бессмысленная туша. И вправду большая...
Шерсть выглядела потускневшей, немного неряшливой и будто смазанной воском, восковым выглядел и торчащий из-под приподнятой губы желтый клык. Жизнь продолжалась, но не эта: ее остатки сейчас дотлевали в Ананде.
Когда самку измеряли и фотографировали, и сами, довольные, фотографировались рядом с ней, Ананда отошла в сторону, присела на камень и прислушивалась, как внутри умирает чувство леса и поля, перестают копошиться под корой вездесущие жуки - она могла слышать и их, - останавливается сок в травинках, воздух теряет оттенки и запахи, звуки тускнеют и растворяются в сизом влажном воздухе.
Голоса раздавались все больше и громче, стекались люди, но это был один грубый звук, а не радуга малых.
Ей было не о чем говорить с охотниками, и они уже позабыли о женщине, уговорившей остаться главного из них. Леопард был мертв, охота закончена, и каждый внес свою лепту.
Ананда прислушалась: да, мир потускнел, потерял звуки и запахи, но все же что-то осталось, что-то, принадлежащее ей самой, недавно разбуженное и не намеренное засыпать. В глубине ее существа уже очень слабо, но явственно ворочалась темная, тяжелая, текучая сила, наследие прапрабабок и прапрадедов, не делавших различий между собой и зверем.
Если оставить себе эту силу... она не направит ее во зло. А может, попросту найдет безобидного зверя, чтобы снова натягивалась нить, гремела цепь, и лес жил в ней, а не вне ее.
Соблазн был велик, но Ананда сомневалась, принадлежат остатки этой силы ей самой или же леопарду. Хищник и после смерти мог одержать верх над ней или над тем, кого она изберет своими глазами в животном мире. Сама бы она ощутила страсть к человечьей крови или призвала еще одного леопарда, внушив эту страсть ему, не так важно.