Связанные любовью
Шрифт:
– Тетя Аня, – начал Вилен, но бабушка его прервала:
– Для тебя – Анна Иннокентьевна.
– Анна Инно… Иннокентьевна, я хочу жениться на вашей внучке.
– Жениться?! Да она девочка! Школьница!
– Когда школу окончит.
– Как ты мог, Вилен? Как ты мог так с нами поступить? Ты забыл, как мы тебя жалели, как утешали, когда отец ремнем в кровь избивал? Прятали тебя… С уроками помогали… Я думала, ты другой, а ты ничем не лучше отца!
Бабушка не выдержала и заплакала.
– Я виноват, виноват! –
– Да что ты знаешь о любви, – усталым голосом произнесла бабушка и опустилась на диван. – Катя, подай мне капли.
Я принесла бабушкино лекарство, она выпила. Вилен так и стоял столбом посреди комнаты, беспомощно на нас глядя. Я не понимала, как он мог раньше казаться мне красивым и добрым – вспомнив сцену на полу, я вздрогнула. В этот раз было еще больнее, чем в первый, потому что он озаботился презервативом, но это я после поняла. Я посмотрела Вилену в глаза – его аж пошатнуло от моей ненависти – и сказала:
– Я. Никогда. Не выйду. За тебя. Замуж.
– И что же мне делать?
– Понятия не имею.
Вилен ушел. Через некоторое время заглянул Пава:
– Анна Иннокентьевна, позвольте вас на пару слов.
Бабушка ушла. Вернулась она мрачнее тучи и белая как бумага. Накапала себе еще капель и сказала мне сдавленным голосом:
– Пойди, деточка, поговори с Павлом Мартыновичем.
– Зачем?
– Пожалуйста.
Я пошла. Пава оглядел меня внимательно и покачал головой:
– И что он в тебе нашел? Чем зацепила? Черная, как галка. Ни тебе сисек, ни задницы, тьфу! Какая из тебя жена?
– Я не выйду замуж за вашего сына.
– А куда ты денешься? Выйдешь как миленькая.
– Я пойду в комсомольскую организацию и расскажу, что ваш сын со мной сделал.
– Ишь ты, смелая! Да кто тебе поверит? Позору не оберешься, и все. Не хочешь замуж? Значит, так будешь с ним жить, без замужа. И никто тебя не защитит, потому что бабка вслед за родителями твоими отправится, поняла? Поняла, спрашиваю?
– Но я не хочу! – закричала я. – Я терпеть его не могу!
– Ничего, стерпится – слюбится. Окончишь школу, и распишетесь. И не рыпайся никуда! Ты знаешь, где я работаю? Из-под земли достану и в ту же землю зарою.
Я вернулась к себе, и остаток вечера мы с бабушкой молча просидели за столом напротив друг друга. Долго не могли заснуть, вздыхая каждая на своем диванчике. Потом я услышала, что бабушка плачет, и легла к ней под бочок.
– Прости меня, деточка, прости! Не уберегла я тебя! Надо было нам в эвакуацию ехать да там и остаться…
– Бабушка, не надо! Может, Вилен меня разлюбит и раздумает жениться…
Но мои наивные надежды рухнули буквально через неделю. Вечером Вилен подкараулил меня и схватил за руку, увлекая в свою комнату:
– Иди сюда.
– Пусти, закричу!
– Кричи, никто не придет. Только доведешь
– Я не хочу! Мне больно!
– А я осторожненько.
– Ты сказал – после школы!
– Поженимся, да. Я ж слово дал. А сейчас чего зря время терять?
Так оно и продолжалось все эти два года. Бог мой, как мне было стыдно! Каждый день, каждый час! В школе я старалась никому не смотреть в лицо: вдруг они по моим глазам поймут, какая я? Увидят все, что Вилен делал со мной ночью… Я начала думать, что и правда испорченная, раз со мной такое произошло. Наверно, сама виновата: улыбалась Вилену, смеялась его шуткам, смотрела восторженными глазами…
Потом мы поженились. Не знаю, как Кратовы это устроили – мне было всего шестнадцать. Жизнь моя кончилась. Моя собственная, отдельная, самостоятельная жизнь. Учиться они не позволили. Пава пристроил меня на Лубянку – секретаршей к небольшому начальнику. Сидела на телефоне, перебирала бумажки, научилась печатать и стенографировать. Вилен работал там же, но в другом отделе, поэтому на работу и с работы я ездила с ним. Под конвоем, как горестно я думала. Единственной моей радостью и утешением была бабушка.
Надо отдать ему должное, Вилен меня действительно любил. Но я от его любви задыхалась: это была липкая, обволакивающая страсть, патологическая зависимость, превращавшая меня в его обожаемую игрушку, драгоценную вещь, наркотик. Он по-своему берег меня, старался защищать от свекрови, которая никак не могла пережить, что ее сын женился на порченой девке – не важно, что он сам ее и «испортил».
Так прошло четыре года, и Кратовы стали поговаривать о ребенке, но забеременеть у меня не получалось, хотя вроде бы по женской части все было в порядке. Я подозревала, что дело в Вилене, но эти свои мысли не озвучивала. Я и сама не знала, хочу ли ребенка. Наверно, хотела. Но не от Кратовых. Мне казалось, мое тело отвергает кратовское семя, не дает ему прижиться. Может, так оно и было, кто знает.
Здоровье бабушки стремительно ухудшалось, и когда я задумывалась, что ожидает меня после ее смерти, то впадала в панику: я же буду в полной власти Кратовых и совсем пропаду! Бежать бессмысленно: паспорт мой у Вилена в сейфе, денег никаких. Найдут в два счета, и станет только хуже. И я решила, что уйду вслед за бабушкой. К тому времени я уже знала, что родителей моих нет в живых: их расстреляли в 1937 году, хотя нам был объявлен приговор – десять лет без права переписки. Донес на них Кратов-старший, он и рассказал бабушке о расстреле, когда разговаривал с ней, уговаривая отдать меня Вилену. Рассказал и пригрозил, что она пойдет следом за дочерью и зятем. Все это только усугубило мое намерение.
Конец ознакомительного фрагмента.