Связной из Багдада

Абдуллаев Чингиз Акифович

Дронго сел на землю, подумав, что его итальянский костюм совсем не предназначен для такого рода испытаний. Но жалеть костюм было глупо. Он так устал, что ему требовался пятиминутный отдых. Кто-то дал ему стакан воды, и он жадно выпил, сминая пластиковый стаканчик.

– Мы должны вернуться в Павлодар, – напомнил генерал Кенжетаев. – Туда сегодня прилетает академик Селихов. Это самый известный в мире специалист по ядерному топливу. И по атомным электростанциям.

Дронго согласно кивнул и поднялся, подумав, что вся земля вокруг может быть заражена радиацией.

– Вы уже знаете, куда они могли уехать из Павлодара? – спросил он Бадырова.

– Пока

нет, – отозвался подполковник. – Проверяем все направления. Ясно только, что первоначально груз находился на железнодорожной станции. Там его погрузили в товарный вагон. Но куда вывезли – неизвестно. Хотя есть предположения. Трое первых заболевших были выявлены в Караганде, двое других – в Талды-Кургане. Значит, они выбрали южное направление, в этом мы сейчас уверены.

В Павлодар они возвращались на вертолетах. Качка была такой неприятной, что Дронго под конец не выдержал.

– Может, они наконец сядут, а мы дойдем пешком? – со злостью проворчал он.

В Павлодаре их привезли в какой-то дом, очевидно, для гостей областной администрации. Здесь их уже ждали несколько человек, среди которых были руководители области и прилетевший полчаса назад академик Селихов. Было решено, не откладывая, провести совещание в самом большом номере, предоставленном московскому гостю.

Кенжетаев сел справа от Селихова, Решетилов – слева, взяв его в своеобразные «генеральские клещи». Кенжетаев на правах хозяина представил гостя:

– Это академик Селихов Валентин Алексеевич. Он прилетел специально, чтобы помочь нам в решении нашей проблемы, – пояснил генерал.

У академика было полное, рыхлое лицо, большие залысины, умные, добрые глаза, курносый нос, полные щеки. Он постоянно поправлял очки и время от времени сбивался на менторский тон, словно находился среди своих аспирантов. Было заметно, что Селихов волнуется. Очевидно, его уже посвятили в суть проблемы. Сидящий около Кенжетаева руководитель областной администрации, суровый мужчина лет сорока пяти, все время хмурился, словно случившееся каким-то непонятным образом бросало тень на доброе имя их области.

Дронго решил, что пора начинать беседу, иначе он прямо в этой комнате заснет. Сказывались вторые сутки без сна. Среди находящихся в номере были его напарник Пьеро, подполковник Бадыров, еще несколько незнакомых мужчин и две женщины. Одна из них, лет пятидесяти, слушая Селихова, старательно записывала его слова. Дронго подумал, что она, очевидно, из какого-нибудь научно-исследовательского института и, вероятно, прилетела сюда вместе с академиком. У нее были светлые волосы, стянутые на затылке резинкой. Вторая женщина помоложе – лет тридцати, с характерной восточной внешностью. Тоже внимательно его слушала, но ничего не записывала. Когда Бадыров вошел в комнату, первой в знак приветствия он кивнул ей. Дронго подумал, что, вероятно, это его сотрудница, и отметил, что подполковник подобрал очень симпатичную женщину. У нее были красивые раскосые глаза, густые темные волосы, чувственные губы. Все ждали вопросов Дронго, понимая, что отныне главная ответственность за поиски похитителей отходов лежит на нем.

– Как вы считаете, Валентин Алексеевич, это очень опасно? – прежде всего спросил он. – Я не специалист, и моих гуманитарных образований не хватит для понимания ваших сложных технических вещей. Я хочу, чтобы вы просветили нас хотя бы в общих чертах, с чем мы имеем дело, и мы наконец поняли, что нам нужно искать и с чем придется столкнуться.

– Это несложно, – охотно отозвался академик. –

На любой атомной электростанции, использующей ядерное топливо, остаются отходы, которые затем вывозятся и складируются в специальных хранилищах. Разумеется, эти хранилища должны хорошо охраняться, а переработанное топливо – содержаться там в специальных контейнерах, чтобы не допустить соприкосновения его с водой или землей.

– Что произошло в нашем случае?

– Сейчас расскажу. – Академик поправил очки и начал говорить так, словно стоял на кафедре перед студентами. – Как вам, наверное, известно, первая атомная станция была открыта в Обнинске двадцать седьмого июня пятьдесят четвертого года. До этого момента обычная энергия атомного ядра использовалась исключительно в военных целях. В августе пятьдесят пятого состоялась первая Международная конференция в Женеве по мирному использованию атомной энергии. Затем были введены в эксплуатацию атомные электростанции в Колдер-Холле в Великобритании и в Шиппингпорте в США. У нас в пятидесятые и шестидесятые годы построили Сибирскую АЭС, Нововоронежскую. В Ульяновской области такая станция была сооружена в Мелекессе, а затем там же был построен опытный реактор на быстрых нейтронах. И тогда же перед нами встала серьезная проблема хранения ядерных отходов.

– До этих пор все понятно, – кивнул Дронго. – А теперь расскажите, пожалуйста, об этом топливе.

– Начнем с ядерного реактора, – предложил академик. – Это место, где происходит деление атомных ядер, то есть реакция, в результате которой выделяется энергия. Все ядерные реакторы условно можно разделить на два типа. Первые работают на тепловых нейтронах, вторые – на быстрых. В первом случае ядерные стержни окружены материалами, которые должны уменьшать энергию нейтронов, так называемые замедлители. Лучшими из них считаются дейтерий и изотопы водорода. А когда используются быстрые нейтроны, то замедлитель не нужен, сама цепная реакция поддерживается за счет повышенного содержания делящегося материала в урановом топливе.

– Подождите, – попросил Дронго, – здесь я начал чувствовать себя идиотом. Пока все было понятно. Для работы ядерного реактора нужно иметь ядерное топливо. Это я уяснил. А какой вид топлива? Что могло находиться в этом хранилище?

– Отходы ядерного топлива, – ответил Селихов. – Дело в том, что сейчас в реакторах используют ядерное топливо в виде смеси диоксида урана и диоксида плутония или искусственного изотопа, который получают из тория. При обогащении уран переводится в форму гексафторида урана, и затем при нагреве происходит процесс диффузии урана, который в газообразном состоянии проникает через пористую перегородку из состояния с высокой концентрацией в состояние с низкой концентрацией. При этом легкие молекулы проникают гораздо быстрее тяжелых молекул…

– Я слышал, что иногда применяются высокоскоростные центрифуги, – вставил Дронго.

Селихов изумленно взглянул на него.

– Браво! А вы совсем не такой, каким хотите казаться. Да, действительно, мы применяем центрифуги, чтобы более легкий газ скапливался в их центральной части. Само ядерное топливо располагается внутри топливных элементов на основе урана. Отработанное топливо обычно удаляют из активной зоны реактора на переработку. Вот здесь-то и появляется самый неприятный для нас момент, так как топливные отходы после отделения урана и плутония сохраняют очень опасный уровень радиации еще в течение большого времени. Вот почему во всем мире так остро и стоит проблема утилизации этих отходов.