Sympathy For the Devil
Шрифт:
Я оделся, взял в кладовке сверток с пистолетом, поместил его в карман коричневой кожаной куртки и помчался по катакомбам на поверхность.
…Мне повезло. Прямо у зоопарка я увидел фиолетовую «семерку». Она стояла на светофоре. Окно было открыто, и внутри сидел мужик в фиолетовой куртке.
– Алё, — сказал я, подходя к нему. — До «Белорусской» подбросишь?
– Ну, садись, — буркнул мужик. — Ну, блять, от тебя и воняет. Деньги хоть есть?
– Обижаешь, — криво усмехнулся я. Когда он отвернулся, я сплюнул в ладонь вкусом фиолетовой крысы и вытер плевок о сиденье.
Белорусская — Новослободская
Мужик этот мне не нравился. Он пренебрегал одной из главных заповедей житейской мудрости, которая гласит: «Никогда не хами незнакомым людям». Когда мы приехали на площадь Белорусского вокзала и я протянул ему две сотни, он буркнул:
– Накинуть бы надо.
– Что? — удивился я.
– Через плечо, — парировал он. — Сиденье мне захаркал. Вот что…
Все видел, оказывается.
– И что теперь? — спросил я.
– Я ж и говорю — накинуть бы надо.
– Веревку себе на загривок накинь, — сказал я.
В драку он не бросился.
– Встретимся еще, козел! — гавкнул он, когда я отошел на безопасное расстояние.
Оказавшись на площади, я немедленно выкинул этого придурка из головы.
Вообще-то, на Замоскворецкую линию у меня был один вариант. Примерно два месяца назад, здесь же, на «Белорусской»-кольцевой я случайно подслушал один разговор. Его вела симпатичная девушка в зеленом (а это ох, как немаловажно!) плаще. Она договаривалась с кем-то о рекламе. Диктовала свой телефон (видимо, звонила на стационарный), назвалась Леной. Номер я, на всякий случай, запомнил. Уже тогда я предвидел, что моя прорицательница долго не протянет.
Сейчас я, без тени сомнения, набрал эту самую Лену. За свою конфиденциальность я мог не бояться. Работала опция «Номер засекречен»
– Алло! — произнес чуть испуганный женский голос.
– Лена? Это вас по поводу рекламы беспокоят, — принялся врать я. — Мы обдумали ваше предложение, и нас оно устраивает.
– Предложение? — Я готов был поклясться, что голос девушки в этот момент как-то изменился. Теперь со мной словно бы разговаривала сомнамбула.
– Да-да! Вас не затруднит подъехать к Белорусскому вокзалу?
– Ну… Нет.
– Во что вы будете одеты? — с места в карьер спросил я.
– Ну… В плащ такой… зеленый.
Да! Слава великому Сатане, мне пока везет! Договорились через двадцать минут.
Лена прибыла вовремя. Она казалась напуганной и… будто бы не в себе. Словно она была под гипнозом. Я решил действовать нахрапом.
– Лена, — сказал я, пристально глядя ей в глаза. — Мне нужно, чтобы ты отправилась на «Красногвардейскую» и взяла с собой вот это…
Я достал из кармана куртки сверток, предварительно сплюнув на ладонь вкусом зеленой крысы, положил его ей в сумку.
– Что это? — бледным голосом спросила она.
– Пистолет.
– Но зачем?
– Не спрашивай. Просто езжай. Иначе я тебя найду и убью. Фокусов не будет?
Взгляд девушки вдруг изменился. Словно сомнамбула исчезла. Словно она пришла в сознание.
– Двигай на «Красногвардейскую».
Лена испуганно кивнула. Я ведь — отнюдь не красавец. Многие меня просто боятся.
– Поспеши! — приказал я.
Почему-то я не сомневался, что она послушается. Я развернулся и направился к метро, спиной ощущая ее тревожный взгляд.
Пока мне везет. Но надолго ли?
Новослободская — Проспект Мира
Слугой Великого Господина я стал не по собственной прихоти. Моему Служению предшествовал долгий путь духовного становления, описать который в полной мере я не берусь. Думаю, будет достаточно просто обозначить основные вехи жизненного пути, благодаря которому я обрел свое Призвание и Великое Служение.
Предваряя воспоминания, скажу одно: мой выбор не был похож на игры эмо-детишек с лицами, раскрашенными маминой тушью. Моему служению предшествовали страдания и испытания. И — да! — я не читал всей, рассчитанной на профанов, псевдооккультной белиберды, всех этих Блаватских, Кроули и ЛаВеев. Более того, у меня есть подозрение, что их писанина не имеет совершенно ничего общего с реальным Служением.
Согласно документам я родился в 1977 году, в небольшом селе, расположенном в Калужской области. При рождении я получил имя Спартак. Однако никаких детских воспоминаний о родных местах память моя не сохранила. Не помнил я и родителей.
Детство и часть периода полового созревания, деликатно именуемый «отрочеством», я провел в детском доме. Воспитание я получил грубое, с раннего детства научившись давать физический отпор обидчикам — как потенциальным, так и вполне реальным.
Нравы в детском доме царили самые жестокие. Достаточно сказать, что фактическая власть принадлежала группке сексуальных извращенцев. Ядро правящей детским домом клики составляли два учителя (физрук и трудовик) и примкнувший к ним завхоз. Их поддерживали старшие воспитанники, установившие в палатах тюремно-казарменные порядки. Номинально власть принадлежала директрисе, но она, как вы понимаете, ничего, кроме учебных вопросов, не решала. К слову сказать, эти вопросы волновали детдомовцев в самую последнюю очередь. Физрук, трудовик и завхоз, не особо скрываясь, насиловали всех подряд. В пору моего отрочества, когда распался СССР, эти трое заставляли детей обоего пола заниматься проституцией.
Скажу сразу, что меня подобная участь обошла стороной. Дело в том, что я был очень уродливым ребенком. Левую половину моего лица покрывало (да и до сих пор покрывает) отвратительное белое пятно. До поры его происхождение оставалось для меня загадкой. Однако именно это пятно стало своего рода щитом, защищавшим меня от посягательств.
Я совершенно не интересовался своим происхождением, полагая, что родителей у меня, как и у большинства воспитанников, просто нет. В четырнадцать лет я узнал, что это не так. Одна из учительниц, географичка, невзначай обмолвилась о том, что моя мать — жива и отказалась от меня в первые месяцы после моего рождения.