Сын чекиста
Шрифт:
Уже совсем стемнело, когда машина с партизанами поравнялась со старым кладбищем. Шофер, громко сигналя, остановил грузовик у контрольно-пропускного пункта.
— Пароль? — спросил часовой.
Подбадриваемый дулом парабеллума, жандарм бодро сказал «эч».
— А, Казимир! — узнал часовой. — Быстро ты обернулся!
— На машине ехали...
— Сейчас вызову разводящего...
С машины спрыгнули партизаны. Схватили часового, зажали ему рот. Дорога в казармы была свободной.
— Теперь показывай, где почивает начальство! — приказал жандарму
— Здесь, — кивнул тот на добротный дом, крытый железной крышей.
И вдруг началась перестрелка. Очевидно, партизаны не сумели бесшумно захватить карателей в бараках. Испуганный жандарм прижался к стене.
— Теперь всем нам капут! — сказал он.
— Вызови командира! — приказал ему Гром. — Скажи, что твои дружки перепились. Начали стрельбу.
— Сейчас! Сейчас! — Жандарм забарабанил кулаком в дверь.
— Что такое? Кто там?
— Сержант Казимир! Спасайтесь, господин...
Партизанская пуля оборвала жизнь предателя-жандарма.
— За мной! — приказал Гром Вялых и Рывчуку.
Под их дружным напором распахнулась дверь. Вспыхнули карманные фонари, осветили смятую постель. Из полуоткрытой двери шкафа высунулось дуло пистолета. Вялых рванулся вперед, заслонив собой Рывчука, и со стоном рухнул на ковер.
Расколотые партизанскими пулями дверцы шкафа раскрылись, на пол вывалился грузный человек в нижнем белье. Рывчук зажег карманный фонарь, склонился над командиром карателей. Он не узнал в человеке с посеревшим лицом, по-звериному оскалившему зубы, через которые сочилась на подбородок кровь, Михаилу Перепелицу. Человека, который предал и расстреливал его отца, а потом продал Родину.
Операцию Вялых делали при свете керосиновой лампы. Причудливые тени партизанского хирурга и медицинских сестер, как диковинные великаны, двигались по стене, по потолку палатки. Свет лампы выхватывает из темноты развороченные мышцы груди, пальцы хирурга в желтых резиновых перчатках. Руки хирурга проникают все глубже в тело летчика. Вот они наткнулись на кусок вырванной из гимнастерки ткани, вынули осколок кости, на ощупь следуют по отверстию, пробитому пулей. Где же пуля? Где? Канал ведет к позвоночнику.
— Пульс учащается, — сказала сестра и протянула хирургу шприц.
— Делаем переливание крови, — приказал хирург.
— Возьмите у меня. У нас одна группа...
Кровь, взятая у Владимира Рывчука, ненадолго вдохнула жизнь в слабеющий организм. До утра Вялых лежал в забытьи. И все это время от него не отходил Рывчук. Утром, когда лучи солнца заглянули в палатку, Вялых открыл глаза и спросил друга:
— Ты слышишь мотор?
Рывчук утвердительно кивнул, хотя в лесной тишине раздавалось лишь щебетанье птиц да шелест листвы.
— Самолет! Это за мной... — Вялых начал метаться, судорожно вцепился пальцами в бинты, стянувшие грудь. Лицо его стало землисто-серым.
Рывчук взял в свои руки холодеющую руку друга.
— Володя, мне надо тебе сказать... — вдруг тихо, но внятно произнес Вялых.
—
— Будет поздно... — Вялых засунул руку под подушку, вытащил помятую, в пятнах крови фотокарточку, потухающим взглядом посмотрел на нее. — Возьми!..
С фотографии на Рывчука смотрело лицо жены.
— Наташа?!
Вялых судорожно жал его руку.
— Мы очень любили друг друга... У нас ребенок. Прости ее... если сможешь...
На обратной стороне фотографии знакомым Наташиным почерком было написано: «Любимому мужу, моему Володе. Помни свою Наталку».
В палатку вошел врач, посмотрел на Вялых, поднял веко и сложил руки на груди умершего,
Адрес завода, на котором директорствует Екатерина Сергеевна, Владимиру Рывчуку сообщили в наркомате. Поезд в далекий город на Урале, где лейтенант Рывчук рассчитывал провести свой десятидневный отпуск перед началом занятий в спецшколе, уходит на рассвете.
Сегодня Владимир Рывчук провел день в учреждении, чей адрес не печатается в справочниках, а название не пишется на вывесках. Сюда лейтенанта направили из штаба партизанского движения. Человек, выписывавший направление, сказал:
— Партия и командование оказывают вам большое доверие, лейтенант!
В кабинетах, где принимали Рывчука, его биографию знали лучше, чем он сам. Последний, у кого Владимир был на приеме — высокий худощавый человек, — подробно расспросил его о том, как он вместе с немцем Гансом вел разведку в тылу врага, задал несколько вопросов на немецком языке. Владимир ответил тоже на немецком. Человек хмыкнул.
— Недурно! — И неожиданно сказал: — Я с твоим отцом, Владимир, в Харькове в Чека служил.
Хозяин кабинета помолчал и уже официальным тоном добавил:
— Мы предполагаем, лейтенант, послать вас на выполнение специального задания... Трудного задания... Возможно, вам придется работать в стане врага...
— Готов к выполнению любого приказа!
— Две недели вам хватит, чтобы встретиться с матерью, уладить все свои дела?
— Вполне, товарищ начальник!
— В добрый путь! Надеюсь, что сын чекиста Арсена Рывчука окажется достойным отца.
До отхода поезда на Урал остаются вечер и ночь. За это время предстоит выдержать еще одно испытание — встретиться с женой. Он долго разыскивал адрес капитана медицинской службы Натальи Васильевны Рывчук, а оказалось, что найти ее проще простого. Живет она по хорошо известному адресу — на московской квартире матери. Это обескуражило Владимира.
Сколько бессонных ночей за время, минувшее после смерти Вялых, провел Владимир, готовя себя к этой встрече! Бессчетное количество раз он продумывал каждое слово, которое скажет бывшей жене. Да, бывшей! Хотя их брак формально еще и не расторгнут. Нужно ли подвергать себя испытанию? Нужно! Об этой встрече просил Вялых. К чему лукавить перед собой? Он и сам много ждет от свидания с Наташей, которую все еще любит...