Сын Екатерины Великой. (Павел I)

Валишевский Казимир Феликсович

В то же время и отношение к Витворту было не лучше. Ему отказали в паспортах для курьера, которого он хотел отправить в Лондон, и на вопрос о причине такого необычайного поступка он услышал в ответ, что царь не обязан давать отчет в своих действиях. Так как он настаивал, Панин должен был через несколько дней ему объявить, что Павел поступает так потому, что недоволен поведением министра и просил об его удалении. И это была правда. Уже в феврале Воронцов получил от своего государя рескрипт следующего содержания: «Имея давно причины быть недовольным образом действий кавалера Витворта и желая избежать неприятных последствий, которые могут произойти от пребывания при Дворе моем лживых министров, я требую, чтобы кавалер Витворт был отозван отсюда, и на его место назначен другой посол».

Жених

леди Арабеллы почуял приближение грозы. Он подозревал, что один из его шифров был перехвачен. У него явилась мысль, «для избежания скандала», распустить слух, будто он получил на несколько месяцев отпуск, а пока, прибегая к другим приемам тайного письма для передачи содержания своих депеш, он пользовался шифром лишь для того, чтобы расточать похвалы царю. Порвав с осторожностью, всегда им соблюдаемой по отношению к частной жизни государя, он восторгался великодушием, которое проявил покровитель Лопухиной, дав ей супруга по ее выбору; но высказав в первый раз искреннее мнение по адресу Павла, он прибавил симпатическими чернилами: «The fact is, and I speak it with regret that the emperor is literally not in his senses. This truth has been for many years known to those nearest to him, and I have myself had frequent opportunities of observing it, but, since he has come to the throne his desorder has gradually increased». [5] Он объявлял царя сумасшедшим, а Павел, быть может, читал эти строки, потому что в его черном кабинете, которого иногда не могла избежать корреспонденция, посылаемая даже через курьера, «были средства на все». Витворт льстил себя однако надеждой, что гроза пронесется. Ростопчин был ее причиной, но он не мог долю оставаться у власти. Во что бы то ни стало Англия должна сохранить союз с Россией, для чего, однако, нет никакой необходимости и даже пользы нянчиться с коронованным безумцем. «The more he is courted, the more difficult to is to manage him», уверял он. Посол был предупрежден Паниным о переговорах, возникших между Петербургом и Парижем, но он не верил в их успех. Бонапарт проиграет со своими лукавыми предложениями. В Лондоне Воронцов разделял этот оптимизм. Он уже получил распоряжение подготовить возвращение на родину русских войск, квартировавших на островах Джерсей и Гернсей; но так как эти инструкции не были составлены, в достаточно точных и повелительных выражениях, то, по совету Панина, он не торопился с их выполнением и продолжал посылать в Петербург советы относительно употребления этих вооруженных сил для высадки во Францию. Оба посла в скором времени были жестоким образом обмануты в своих иллюзиях.

5

Гренвилю, С.-Петербург, 21 февраля 1800 г. Record Office, Russia, m. XLVI, номер 14. Перевод: «Факт в том, и я говорю это с сожалением, что император буквально не в своем уме. Истина эта была уже много лет известна его близким, и я сам имел часто случаи это наблюдать; но с тех пор, как он вступил на престол, его помешательство постепенно увеличивалось».

Депеша от 13 апреля 1800 г. сначала принесла одному из них приказание немедленно покинуть Англию, отправившись «к водам, на континент». Через три дня за ней последовал рескрипт, за подписью самого Панина, гласивший следующее: «Его Величество, усматривая из неоднократных донесений ваших разные представления вопреки воле Его, приказал вам сказать, что если исполнение оной вам в тягость, то не возбранено вам просить увольнения от службы».

«Видите, что я должен подписывать! говорил министр в записке, приложенной к официальному уведомлению. Орошаю слезами ваши руки! Мы будем плакать вместе. Делать нечего!»

Воронцов подал в отставку, но умолял, чтобы ему был дозволено остаться в Англии, как частному лицу. Эта страна стала для него вторым отечеством. Получив разрешение избрать для себя местопребывание, он поселился в Саутгемптоне, после того, как передал дела советнику посольства Лизакевичу, но не представил своих отзывных грамот. Среди беспорядка, в котором очутился в Петербурге департамент Иностранных Дел, при Панине и Ростопчине,

продолжавших спорить из-за управления им, казалось, не подумали дать возможность отставленному послу выполнить эту формальность.

Так как Сент-Джемский двор потребовал, чтобы был назначен преемник на оставленный им пост, Павел велел опять ответить, что «монархи не обязаны давать отчета в своих действиях». Король Великобританский мог со своей стороны не замещать Витворта. В июле, получив свои отзывные грамоты, последний представил как поверенного в делах советника посольства Казамаиора. Но после этого, по забывчивости или добровольной мести, английский посланник Гэльс, покидая Стокгольм, не посетил своего русского коллеги, и тотчас же, несмотря на представления Панина и Ростопчина, Павел послал Витворту повеление вывезти весь состав посольства. В этот момент 18000 царских войск и пятнадцать кораблей под его флагом оставались в руках Англии!

Это не мешало Павлу действовать так, как будто он решительно шел не только к дипломатическому разрыву, но на смертный бой со вчерашней союзницей и, в августе, при известии об оскорблении, нанесенном одним из английских адмиралов датскому флагу – задержание нескольких коммерческих судов, конвоированных датским фрегатом, – он действительно открыл неприятельские действия, наложив эмбарго на суда и запрещение на все английские конторы и капиталы, находившиеся в России. Английский генеральный консул, Стефен Шэрп, сам подвергся высылке, довольно грубо объявленной, и много английских матросов было брошено в тюрьму.

Это была война. В октябре, назначенный министром в Копенгаген, Лизакевич покинул в свою очередь Лондон, оставив часть личного состава и архив посольства на попечении священника Смирнова – единственный пример в истории русской дипломатии, когда духовное лицо исполняло в ней какие-либо функции. Войны, однако, не последовало. Всецело занятая своей горячей борьбой с Францией, Англия противопоставила этой провокации поистине замечательное спокойствие и решение не раздражаться. Она поспешила дать удовлетворение Дании, и таким образом в сентябре 1800 г. добилась отмены мер, принятых Россией против англичан. Но в следующем месяце пошло еще хуже. Замешался вопрос о Мальте, повергший Павла в неистовство, действительно граничившее с безумием.

Когда 7 сентября остров достался в руки англичан, Ростопчин не без некоторой запальчивости потребовал от Лондона согласия на высадку в Лавалетте русского корпуса, в силу прежних конвенций, и так как утвердительный ответ заставил себя ждать, то 22 ноября объявленные в августе распоряжения были вновь восстановлены и усилены: наложен секвестр на английские товары в русских лавках и магазинах; остановлены долговые платежи представителям этой национальности; назначены комиссары для ликвидации долговых расчетов между российскими и английскими купцами.

В декабре, кроме того, Россия подписала вместе с Пруссией, Швецией и Данией договоры, возобновлявшие, в более широких размерах, систему вооруженного нейтралитета 1780 года, спокон веков считавшуюся Сент-Джемским двором такой вредной для его интересов, и на этот раз, хотя и с сожалением, Питт, доведя до крайности свои миролюбивые стремления, от них отказался. В свою очередь, делая еще, впрочем, исключение для Пруссии, он наложил эмбарго на суда и товары «нейтральных держав», и так как последние тоже запретили английским судам доступ в Балтийское море, обе стороны стали готовиться к войне.

Павел выказывал себя все более и более воинственным. В январе 1801 года он предписал московскому губернатору, Салтыкову, ввести «сильные постои» во все городские дома, принадлежащие англичанам, и в то же время Ростопчин приказал Смирнову немедленно выехать в Гамбург, вывезя не только оставшуюся в Лондоне часть посольства, к которому он принадлежал, но и всех русских офицеров и всех рабочих царского флота, находившихся в Англии! Он воображал, что это распоряжение могло быть исполнено после того, как он недавно ответил на любезное сообщение Гренвиля в почти невежливых выражениях: «Ничто, говорил он, не будет изменено в мерах, принятых против Англии, пока она захватывает на Мальте права ордена»; и, кроме того, так как тон последних депеш, адресованных министром в Петербург, не нравился царю, он велел отослать их обратно.