Сын Гетмана Орлика
Шрифт:
– Добрый весть, плохой весть на устах имеет гость?
– черные непроницаемые глаза будто кольнули настороженно.
– Извини, господин, я еще плохо говорил по-рюськи.
– Весть такая, что самого лучшего скакуна мне подаришь, - отхлебнул чаю гость и подмигнул таинственно.
– А может, эта весть и пары хороших коней стоит.
Хозяин еще больше насторожился и долго молчал.
– А не подставит меня господин снова, как в прошлый раз? Говорил, будет ехать степь только три козаки из Запорожья...
– Это была случайность, - дернулся раз и еще раз гость, будто
– Я не знал, что позади другая сотня шла... И до сих пор не установил, или отстали от войска, или, может, догоняли...
– Из-за твой добрый весть я чуть душу Аллаху тогда не отдал, - помрачневшее лицо хозяина будто усохло и покрылось мелкими морщинками.
– Хан после этого объявил: как узнает, кто напал на послов из Украины, то посечет на куски.
– Случайность. И больше не буду говорить об этом.
– Двое моих людей... головы, - очертил жестами что-то круглое хозяин, - покатились капуста по степь. А я чудом спасся в горах.
– Слушай, мне все равно, во что ты в очередной раз выкрестился, и барон ли еще, или уже нет. Но шайка у тебя солидная. И меня Вишняков послал аж из Стамбула. Он, знаешь ли , хорошо платит.
– Господин мой, я честный разбойник, ночной степной разбойник. Я хоть не татарин, но уважай хана: Аллах правит на небе, а хан на земле. Узнает - моя голова... капуста, - провел рукой по шее, как могут рубить капусту.
– Мое дело - передать слова Вишнякова. А бояться тебе или нет - сам решай, - и гость положил на стол увесистый мешок, звякнувший металлом, звякнувший соблазнительно и убедительно.
– Завтра будет идти персидский купец, путь его - в Олешки и дальше в большие города. Товар дорогой, охраны не более чем трое-пятеро человек.
Через минуту конь гостя, который уже было застоялся, снова поднимал пыль на окраине Бахчисарая.
…Тем временем французский путешественник и его слуга, не послушавшись совета двигаться лишь на рассвете и по вечерам, а в дневную жару отдыхать, преодолевали верста за верстой раскинувшуюся крымскую степь в направлении устья Днепра, в Олешки. Сразу за Бахчисараем Григорий Орлик снял пышную и неудобную одежду персидского купца и сразу стал обычным французским путешественником. «Немало имен и занятий суждено было тебе, Григорий, сменить за последние годы, с тех пор как Украина осталась за спиною, - плыли мысли в голове, как вон то марево впереди, колебались и мерцали под размеренный шаг выносливого, хоть и усталого коня.
– Лейтенант прусского полка де Лазиски, адъютант коронного гетмана Польши, он же капитан шведской гвардии Кароль Бартель, капитан швейцарской гвардии Хаг, французский врач Ля Мот, только что персидский купец, а нынче уже французский путешественник... А кем еще придется быть?»
Уже через два месяца и одну неделю после аудиенции у французского канцлера кардинала Флере получает важные документы короля Людовика ХV и отбывает, как швейцарский гвардеец, в распоряжение французского посла в Стамбуле. Совсем незнакомый шумный город с многочисленными минаретами, которые стремительно возносились в небо, с крикливыми рынками, где все, что захотите, со всего мира, и, конечно, со многими посольствами
Владея большинством европейских языков, швейцарский гвардеец капитан Хаг быстро становится своим во многих посольствах, заводит знакомства и обедает с посольскими людьми. Непринужденный и остроумный капитан, будто шутя, собирает важную информацию и записывает ее в невидимый блокнот памяти. Беспристрастный швейцарец не забывает к месту подбросить словцо о судьбе козацкой нации, свободолюбивой и мужественной, о которой много слышал, но, к сожалению, не пришлось ему еще на Украине побывать.
Лишь однажды швейцарец чуть не попал в переплет на приеме у Иерусалимского Патриарха. Владыка, утомленный политическими и религиозными вопросами, которые именно здесь, как нигде, сталкивались острыми углами, неожиданно, только бы отойти от вселенской суеты, попросил у молодого гостя:
– Расскажите лучше о своей Швейцарии. Такая загадочная она для меня и такая далекая...
У Григория похолодела спина: в Швейцарии он до сих пор не был, а на выдумке-экспромте можно как раз поскользнуться и вызвать подозрения, от которых не так-то легко избавиться. К счастью, Патриарх неожиданно изменил решение.
– А лучше - расскажете завтра, поскольку у меня еще две аудиенции. Поговорим себе без поспешности.
Всю ночь просидел Григорий за книгами путешественников о Швейцарии, вчитывался в описания природы и обычаев, а на утро уже охотно повествовал о красотах живописного края.
– Удивительная страна Швейцария. Ощущаю, как вы любите ее, - почему-то с печалью вздохнул Патриарх.
– Жаль, что Господь едва ли даст мне там побывать.
…По дороге в Олешки с Григорием произошло еще одно неожиданное приключение - натолкнулся на цыганский табор. Не успели путники сравняться с телегами, которые четко обрисовывались на фоне однообразной степи, как на проселок выскочили три цыгана и остановили всадников.
– Ну?
– сердито свел брови Карп и перешел на ломанный говор, присущий иностранцам.
– Мой барин спеши, прочь с дороги.
Тут появилась молодая красивая цыганка, затараторила, одаривая деланной улыбкой, обычное:
– Дай погадаю, миленький мой, мой хороший, правду всю заведомо скажу.
– Заведомо барин и так знай, что дорога далекая, - попробовал отшутиться Карп.
– С дороги прочь, вон, пошел...
А тем временем набегали из табора еще цыгане, и трудно было выбраться путникам.
– Ну, хорошо, - наконец полез в карман Карп.
– Гадай не гадай, мой барин и так заплачу.
– Русский барин мне больше, чем вы, заплатит, - в открытую пошел цыган-верзила, крепко держа коней.
Взмахом руки, будто пшеницу сеял, Карп сыпанул горсть монет, вторая горсть сверкала еще ярче - и вся ватага цыган уже ползала в пыли, подбирая деньги.
– Айда!
– внезапно и изо всех сил ударил Карп по лицу упитанного цыгана, и кони путников рванули вскачь.
Крик и переполох позади, в цыганском таборе, вмиг сменился цокотом копыт: трое цыган галопом мчались за беглецами.