Сын гетмана
Шрифт:
VIII
Ссора
В большом роскошно убранном зале, в замке коронного гетмана все было готово к великолепному пиршеству. На огромном столе, расположенном покоем и покрытом тремя тонкими скатертями, расставлен был дорогой сервиз персон на сто. Кроме этого почетного стола, по углам стояли еще столы для мелкой шляхты и всяких приживальцев, ютившихся около богатого пана. Множество бутылок иностранных вин, драгоценные кувшины и кружки с медом и пивом, замысловатые печенья, высокие бабы в виде башен, все это красовалось на столе вперемежку с букетами цветов, нарочно привезенных в Варшаву из панских теплиц. В конце зала помещался художественной
Сановитый, почтенный дворецкий хлопотал за буфетом, вынимая посуду; огромные блюда едва поднимали двое служителей; кравчие в красных кунтушах, закинув длинные рукава за спину, стояли по трое с каждой стороны стола. Слуги зажгли восковые свечи в больших массивных канделябрах и чинно стали за стульями, а четверо молодых шляхтичей стали у дверей с умываньем: двое держали большой золотой таз с рукомойником, а двое других – прекрасные тонкие полотенца, украшенные искусным шитьем. Окончив свою работу, дворецкий вышел на середину зала и дал знак музыкантам, сидевшим на хорах над дверями. Трубачи грянули громкий марш, слуги отворили двери: пан коронный гетман, в сопровождении своих гостей, вступил в столовый зал. В числе почетных гостей было несколько сенаторов, иностранных послов и самая отборная польская аристократия. Каждого из них сопровождали их приближенные и слуги, так что дворецкому предстояло немало хлопот рассадить всех по местам. Богдан с Тимошем приютились за одним из боковых столов в обществе казацких сотников и полковников. Несколько шляхтичей, севших было с ними, один за другим перешли к другому столу, не желая быть в обществе казаков. Кушанья то и дело сменялись: за мясом следовала рыба, за рыбой дичь; всего было много, все было дорогое, с разными приправами на всякий вкус, хотя истому знатоку все это могло показаться и слишком жирным и не особенно изящным. Наконец две скатерти были сняты; подали сласти: пирожное, сладкое печенье, конфеты. Остатки роскошного пира доедала многочисленная прислуга, как хозяйская, так и приезжая. С винами паны могли управиться и одни, а челядь тут же в зале, в стороне ела кое-как руками дарованные ей лакомые кушанья, вытирала тарелки рукавами богатых кунтушей, обтирала свои сальные руки о дорогую одежду.
Шум стоял невообразимый: прислуга ссорилась, дралась; дворецкий со своими помощниками едва успевал унимать всю эту челядь. Не раз приходилось заглядывать в карманы слуг в поисках дорогих чарок, ложек и других мелких, но ценных вещей.
Паны беспрерывно предлагали тосты, менялись чарками, угощали друг друга. Токайское лилось рекой и развязало языки. У Тимоша закружилась голова от всего этого шума. Отец угощался с товарищами и порядком захмелел; мальчику стало не по себе: он встал и прокрался между прислугой к парадному выходу дворца, спускавшемуся широкими каменными ступенями во двор.
На лестнице было тихо и пусто. Слуги толклись или наверху, или в людских; швейцар дремал в своей каморке, помещавшейся у верхней площадки.
Тимош медленно спускался по ступеням, как вдруг услыхал за собой быстрые шаги. Его догонял мальчик, года на три старше его, высокий, стройный, с белокурыми вьющимися волосами; большие голубые глаза, опушенные длинными ресницами, темные брови и нежный матовый цвет лица придавали ему какое-то особенное выражение, не то меланхолически капризное, не то недовольное, скучающее. В глазах мальчика мелькало что-то неприятное, отталкивающее, а гордая решительная походка и резкие движения имели нечто вызывающее, почти дерзкое. Тимош посторонился и пошел следом за
– Гей, Остапко! Коня!
Тимош облокотился о притолоку двери, с любопытством рассматривая незнакомого паныча. Богатая одежда пажа облекала его тонкий стройный стан; на бархатном берете красовалось дорогое страусовое перо, подхваченное брильянтовым аграфом. Под пытливом взором Тимоша паж почувствовал себя с минуту неловко, но тотчас же оправился, презрительно смерил его с головы до ног и крикнул:
– Ну, что ты тут стоишь? Беги на кухню и позови мне этого плута Остапенка.
Тимош с презрительною усмешкою заложил руки назад.
– Я тебе не холоп! – проговорил он спокойно. – Ступай, ищи сам своего Остапенка.
Паж вспыхнул.
– Дерзкий! – крикнул он. – Как ты смеешь не слушаться, когда я тебе приказываю! Деду Константину нужен сейчас его конь, а дед не любит ждать!
– Мне что за дело до твоего деда! – флегматично отвечал Тимош.
– Как что за дело? – горячился паж. – Как ты смеешь так говорить про деда? Мой дед князь Константин Вишневецкий! Славный князь Константин... Он сажал царей на царство... Так говорит отец, а отец никогда не лжет.
– Отвяжись ты со своим дедом и отцом! – сердито проговорил Тимош. – Говорю тебе, что я тебе не хлоп! Поди сам разыскивай своих коней!
Этот отказ совсем вывел из себя благородного отпрыска князей Вишневецких:
– Презренный хлоп! – закричал он. – Жаль, что здесь нет дяди Иеремии, он бы угостил тебя железными прутьями; но я и сам с тобою расправлюсь!
При этих словах он схватил Тимоша за воротник его суконного казакина с очевидным намерением уронить на землю... Но случилось нечто совсем для пажа неожиданное. Маленький приземистый мальчик оказался значительно ловчее и сильнее стройного князя; он как уж вывернулся из его рук, быстрым движением зацепил его «под ножку», повалил лицом вниз и стал осыпать довольно здоровыми ударами кулака. Паж завопил на весь двор:
– Спасите! Спасите! Разбой!
Из нижнего этажа дворца, где помещались кухни, повысунулись испуганные лица слуг, и через несколько минут десятки рук уж разнимали маленьких борцов.
– Кто такой? Откуда? Чей? – сыпались вопросы.
Двое конюхов схватили Тимоша и потащили в какой-то чулан.
– Кто ты? – спрашивали его.
Но Тимош от волнения не мог произнести ни слова и дико озирался. Молодого князя в это время тщательно чистили, спрашивая друг друга:
– Как это случилось? Кто этот дерзкий мальчишка, так отделавший вельможное княжа?
Князь Дмитрий плакал и от злости, и от волнения, и от боли, и от стыда. Его повели наверх и тотчас же доложили обо всем его отцу, князю Янушу, спускавшемуся в эту минуту с лестницы под руку с очень старым, но еще бодрым отцом, князем Константином.
– Сейчас мы разберем, в чем дело! – отвечал он сыну на его жалобу. – Я только провожу деда.
Между тем слух о том, что какой-то хлопец побил молодого князя Дмитрия, облетел гостей и мигом вышиб хмель из головы Богдана.
– Гей, братику! Уж не твой ли хлопец-то? Куда он девался? – подсмеивались казаки.
– А вот я его тотчас поищу! – торопливо проговорил Богдан, стараясь протолкаться между встававшими гостями.
Он ни на минуту не сомневался, что это был Тимош, вся задача для него заключалась только в том, как его выручить.
– Экий бисов хлопец! – ворчал он, пробираясь по двору, – одна шкода с ним!
Он без труда узнал, куда девали Тимоша, пробрался по полуосвещенным закоулкам к чулану, где стоял на страже один из конюхов, торопливо сунул руку за пазуху и нащупал кошелек.