Сын Пантеры
Шрифт:
То же случилось и с человеком, перед которым мы все склонились. Каждый из нас предал его, все мы были в заговоре против него. Из учеников не было ни единого, кто бы не помышлял об убийстве Учителя. Я был единственный, кто за деньги продал его иноплеменникам, дабы воспрепятствовать тому, чтобы кровь его пала на нас.
Мытарь был первым, кто усомнился в нем. Торговец из Каппадокии рассказал им, как зачат был пророк их, Аполлоний Тианский. Однажды дух явился его будущей матери. Он предрек ей, что она понесет во чреве. Она не имела страха и спросила его, кого она произведет на свет. Дух отвечал: «Меня». – «Кто же ты?» – спросила она. Он отвечал: «Протей». Так звался в Египте
Когда сыновья Зеведеевы были в Капернауме, шепнула им одна деревенская женщина, что сын Мариам не был зачат от плотника. Настоящим отцом его был наемник из войска Сирийского правителя Вара. Во время восстания Иуды Галилеянина римские солдаты сожгли дотла укрепленный город Сепфорис. Недалеко от него находится Кана, где Мариам изнасиловал солдат, которого звали Пантера. Она вышла замуж за вдовца из соседнего Назарета. Там и родила она сына.
Андрей не мог поверить этому рассказу. Разве не было предсказано, что Спаситель рожден будет в Вифлееме, граде Давидовом? Он просил Учителя огласить и нам, и всем прочим, что это о нем возвестили пророки как о священном царе. Отказ Учителя встретил он с горечью. Тот, за кем следовал он и в кого верил, не был новым Давидом. Дело проповедника покаяния, который указал на него как на своего продолжателя, было слишком тяжелым, чтобы взвалить его на свои слабые плечи.
Был ли этот Спаситель всего лишь святым человеком? Но как может называться святым тот, кто попирает ногами все правила и предписания Завета о пище? Учитель не почитает покоя Субботы, но заботится в день Господень о больных, которых на постелях их приносят ему. Он не делал омовения перед трапезой и не считал никакую пищу нечистой, ибо, говорил он, не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст. Он не разговаривал со старейшинами, но общался с детьми. Он прислушивался не к священникам и книжникам, но к женщинам и иноплеменникам. Он искал не праведников, но общался с нечистыми: больными, грешниками, блудницами, сборщиками податей, врагами народа нашего. Он выговаривал жителям Иудеи, но хвалил Самаритян, Греков, Сирийцев и Финикийцев. Не доказывает ли все это, что сам он был чужой нам по крови?
Но все это было даже не самое главное. Нафанаила наставлял он, что Господь не находится ни на земле, ни на небе. Когда Помпеи Великий век тому назад осквернил Храм, войдя туда необрезанным, Римлянин этот своими глазами увидел то, на что первосвященник взирал только один раз в год: пустоту Святая Святых. Господь не пребывал в Храме на горе Сион, но пребывал в храме нашего тела. Он не восседал на троне в высях небесных, но жил в святилище нашего сердца.
Почему человек, называвший себя посланником Божьим, низвел до нашей немощи всемогущество Божие? Фаддей знал на это ответ. Как-то старший мальчик обозвал своего брата ублюдком. Сын спросил мать, что это значит. Когда она ему объяснила, он захотел узнать, кто же его настоящий отец. Но она не могла указать ему, потому что чужеземные части уже покинули эти места. Позже, когда семья отправилась в Иерусалим на праздник Пасхи, отрок внезапно исчез. Родители нашли его в Храме, где он спрашивал знатоков закона, кто был отец его.
Так как он не нашел его на земле, он стал искать его в другом месте. Иногда он оставлял братьев и сестер своих и уходил в горы молиться, но небо не отвечало на его мольбы. В конце концов он искал и нашел отца своего в себе самом. С этой минуты он носил его в себе как некий голос. Он сделался чутким ухом своих собственных слов. Некоторые говорили, что он одержим бесами. Но дух, к которому он обращался, он называл
То, что он сам так никогда и не отважился высказать, прошептал ему как-то один из учеников, спросив его: «Не сын ли ты Божий?» – «Ты сказал», – отвечал он. Эти слова так поразили Фому, что он только мне одному тайно открыл их. По-моему, Учитель наш, подобно другим раввинам, уходил от ответа, возвращая вопрошавшему его же слова. «Но почему, – спрашивал Фома, – он так и оставил меня с моими сомнениями? Моисей сказал: „Не творите образа Божьего". Но кто называет себя сыном Божьим, творит из себя образ Божий». – «Он грешит против второй заповеди», – согласился я. «Если только он сам не является Богом», – сказал Фома. Я прижал палец к устам его.
Филипп рассказал нам о мистериях жизни и смерти, которые праздновали в его родном городе. На это Учитель пообещал, что он словом своим вдохнет в нас новую жизнь и всех людей заставит проснуться от их духовной смерти. И он привел нас в пещеру, а потом вывел нас снова из тьмы ее к своему свету. После этого он объяснил, что мы родились заново и что теперь мы, как и он, должны выбрать себе нового отца. Никто из нас не понял, чего он хотел.
Между тем он становился все более мрачным и вспыльчивым. Так, однажды он проклял бесплодную смоковницу. Он объявил, что тело – это темница и мир – могила, которые он вскоре покинет. Я, любивший его, боялся за его жизнь.
Наконец оба Симона склоняли его к тому, чтобы он утвердил здесь свою земную власть. Израилю нужен был вождь, чтобы освободить эту землю. Народ наш угнетали как никогда. Поэтому и спасение было близко. К следующему празднику Пасхи галилейские повстанцы должны были смешаться с толпами паломников. Против этих Гедеоновых полчищ не хватило бы легионов. Он был орудием Господа. Десятки тысяч людей ждали слова его, чтобы провозгласить его царем Иудейским. Он согласился – при условии, что сам Господь станет единственным властителем в царстве Сына человеческого.
Ликуя, вступили мы в Иерусалим. На улицах города паломники с радостью приветствовали его как освободителя. Сопровождаемый вооруженными ревнителями Господа, подошел он к Храму и изгнал ростовщиков со двора. Но когда подоспела храмовая стража, он тут же убежал прочь. После короткой перебранки мы последовали за ним.
Растерянность наша была беспредельна. Почему не приказал он взять приступом их твердыню? Придя в Вифанию, он объявил: «Отец мой сказал мне, что время мое еще не пришло». Он пошел в горы, чтобы молиться там, и оставил нас в отчаянии и смертельном страхе.
Петр созвал нас. Все пропало. Римляне и священники теперь знали, чего мы хотим. Они схватят нас, будут пытать и казнят, как они уже сделали это с Иоанном Крестителем и его последователями. Было только одно средство воспрепятствовать этому: мы должны были убить его и сказать, что мы сами осудили этого одержимого, потому что он призывал к восстанию. Никто не возразил против этого, только я один защищал его. Я заклинал не убивать его, но передать его властям и надеяться на их милость.
Иоанн, должно быть, рассказал ему о нашем заговоре, потому что, когда я этой ночью пришел к Учителю, попросил он меня на следующий день исполнить то, что я сам же и предложил. Я отказывался и умолял его бежать вместе со мною. «Любите друг друга», – сказал он нам. Я хотел обнять его, но он не дал мне и отослал меня. И тогда я понял, что он был не богом, но человеком.
Я предал его не из ненависти, но из любви. И когда в Оливковой роще я указал им на человека в цветном одеянии, он поцеловал меня как отец сына. Но лишь на кресте дал он мне узреть ту наготу, в которой отказал этой ночью.