Сын Петра. Том 1. Бесенок
Шрифт:
— Не веришь ты в силу наших полков, — усмехнулся Федор Юрьевич.
— Не мне судить о воинском их мастерстве. Но, мню, ежели столкнутся они с теми, кто умеет славно и мечом владеть, и мушкетом, то мало нам не покажется.
— Со шведом?
— Да пусть и со шведом. Сказывают, что дерется он крепко. А мы? А наши солдаты? Без шагистики и строевых приемов — никуда. Но и оружием мню надо уметь пользоваться. Да и сами переходы. Если честно, я даже не слышал, чтобы наши полки учили ходить. На сотню верст или далее. Или верст на двадцать, только быстро. Чтобы внезапно сблизиться или оторваться.
— Отчего же глупости… — хмуро ответил Ромодановский.
Ему крайне не понравились рассуждения Алексея. Тот действительно военным делом не занимался и не обучался. И то — вон как много всякого неприятного заметил. Пусть у него и острый да внимательный взгляд, но…. А что подумают иноземцы, которые без всякого сомнения поглядывают на эти полки, прицениваясь?
И ответы на эти вопросы Федора Юрьевича сильно напрягли.
Оттого он погрузился в свои мысли и замолчал, прервав неприятный разговор.
Постояли.
Помолчали.
Наконец, Алексей не выдержал и открыл рот, видя, что снова увлекся, а потому решил сменить тему:
— А тот купец, что с ним?
— Который?
— Который шляхтича в холопы загнал?
— А… этот… каится во всем словно на Страшном суде.
— И ты его отпустишь?
— Еще чего? — хмыкнул Федор Юрьевич.
— Казнишь?
— Алексей, а чего ты переживаешь?
— Я не переживаю, а любопытствую. В конце концов он шляхтича посмел захолопить.
— Тут Алексей иная беда. Ты подумай — смог ли купчишка сам подобное злодейство учинить? И человека воинского сословия в холопах держать. Мог или нет?
— Ну есть совсем наглый…
— Да нет. Наглый-то он наглый. Тут никто не спорит. Но на такой мог пойти он только если у него за спиной кто стоял.
— Кому же надо из уважаемых людей за спиной такого мерзавца стоять?
— Все не так просто. Мыслю я здесь дело было так. Каждый год Государем нашим и отцом твоим денежки выделяются на выкуп из мусульманского плена людей наших. Вынужденно. Пока степь не разгромим и к ногтю не прижмем — так и будем. Но выкупать можно за одну цену, а на бумагах показывать другую.
— И на излишке эти люди прикупают иных рабов, а потом тут ими приторговывают тишком?
— Да. Но раскопать это все очень сложно. Кроме того, даже если раскопаю — моей власти может не хватит, дабы повязать виновников. Тут царские указ мню потребуется.
— Оттого и держишь, не подвергая казни? Чтобы эти, замешанные люди, себя проявили, начав требовать казни скорейшей? Так?
— Так. Но не только. А еще ты тут со своей просьбой казни.
— Я не прошу спешить. Просто если дойдет до казни, я хотел бы только одного, чтобы этого купчишку утопили. Слышал я что так в селах с ведьмами счеты сводят. А он похуже ведьмы будет. Только перед тем на жопе у него выжечь Му-Му.
— А это еще зачем? Дурь какая или что?
— В память о Герасиме. Да и остальным чтобы не повадно было. А то ведь по его следам могут и другие двинутся в погоне за длинным
— Ты ведаешь, что о твоем вмешательстве уже в городе судачат?
— Да. По-разному говорят. Кто пеняет, что я доброго купчину сгубил, а кто-то, что я спас невинного. Людей не поймешь.
— А чего тут понимать? Одна молва народная, вторую подельники его распускают. И ты хочешь, чтобы она усилилась? Ведь с такой выжженной на заднице надписи многие болтать глупости станут. Да и утопление — негодная казнь для купца. Он ведь чай не колдун.
— Эх. Глуп. Прости. Иной раз всякая дурь в голову лезет. А Милославские уже подхватили распространение этих слухов?
— Пока нет. Но будь уверен — не пройдут мимо. — усмехнулся Ромодановский.
— Ну вот. Опять напортачил… Ты бы Федор Юрьевич подсказывал мне что ли? А то мыслить мыслю, а разуметь не разумею. Совсем жизни не знаю. Как слепой кутенок.
Князь-кесарь усмехнулся.
Царевич польстил ему. Сиречь подлизался.
Он отчетливо это понял. Но негативного ощущения не испытал. Да и приглашение это по сути стать его наставником было приятно и полезно.
Федор Юрьевич был человеком достаточно уникальным.
Начал свою службу он еще при Алексее Михайловиче в 1672 году, быстро став ближним стольником. И чин этот не переставал носить до конца жизни.
Потом царя сменил его старший сын — Федор Алексеевич. И что же? Положение Ромодановского только укрепилось. Он из просто приближенного к царю человека стал еще и вполне успешным воеводой, отличившись в Чигиринских похода.
Федор Алексеевич умер.
Это не стало помехой для карьеры Федора Юрьевича. Софья Алексеевна в период регентства поставила его главой созданного под него Преображенского приказа. Через что Ромодановский стал по сути главной МВД и ФСБ в одном флаконе, если переводить эту должность на реалии начала XXI века.
Но и потом он не унялся. Принял с самого начала в потешных делах Петра. Этот неугомонный и абсолютно непотопляемый человек, несмотря на смену монархов, только укреплялся в карьерном росте.
Удивительный талант.
Удивительное влияние.
При этом в явных предательствах в отличие от того же Талейрана, также славного своей непотопляемостью, он замечен не был. Даже когда переходил от Софьи на сторону Петра, делал это в рамках обычаев и держась законных оснований. Оттого Петр Алексеевич ему и доверял безгранично. Оттого во время Азовских походов и оставлял за себя державой править да Москвой управлять. И, удовлетворившись результатом, оставил его в том же положении и во время Великого посольства.
По мнению Алексея именно Ромодановский был тем человеком, который на самом деле правил Россией. А никак не Петр. Все-таки его отец отличался слишком буйным нравом и заниматься скучной текучкой дел совершенно не умел и не хотел. В то время как Федор Юрьевич тянул лямку повседневного управления.
Посему царевич и относился к нему с подчеркнутым уважением. И если и позволял себе шутки в его адрес, то крайне дозированно и взвешено. Вроде той истории с тезисами. В конце концов — если что-то случиться с отцом именно от Ромодановского будет зависеть — усидит Алексей на престоле или нет…