Сын Розмари
Шрифт:
Энди замолчал. Потом тряхнул головой, словно отгоняя какое-то наваждение, и, посмотрев на мать нормальными глазами, сказал нормальным голосом:
— С любым другим человеком мне приходится быть откровенным лишь до какого-то предела. Даже в полной темноте я не могу быть самим собой в чьем бы то ни было присутствии.
Розмари повернулась к гигантскому окну и, устало массируя себе виски, медленно проговорила, не глядя на сына, который дышал где-то за спиной:
— Прости меня, Энди. Я, конечно, сочувствую тебе. Я, конечно, люблю тебя. Но…
Она осеклась.
Он
— О, это мне, мне надо просить прощения! — с жаром воскликнул Энди, поднимая на нее полные слез глаза. — На самом деле я потерял над собой контроль не немножко, а «множко», даже очень «множко». Клянусь, это больше никогда не повторится. Никогда! Пожалуйста, прости меня. Ради всего святого, прости меня!.. Я все собирался тебе сказать — и все не мог… Словом, я завтра должен уехать. И теперь я вижу, что это даже к лучшему. Ну да, конечно, к лучшему! А ты можешь пока что навестить своих родных. Я же сперва проведу несколько дней в моем поместье в Аризоне, а затем отправлюсь в Рим и Мадрид. Вернусь шестого декабря. Розмари коротко вздохнула.
— Хорошо, — сказала она. — По-моему, это правильно… Очевидно, мы оба… нам хотелось как-то компенсировать все эти потерянные годы… Словом, похоже, мы немного перестарались.
— Не вини себя, — произнес Энди. — Вина моя и только моя.
— Запомни, Энди, никогда — ты слышишь, никогда! — не вздумай повторить того, что было.
— Клянусь, это никогда больше не повторится. Она сделала глубокий вдох и сказала:
— А теперь я пошла. Спокойной ночи. Ты когда уезжаешь?
— Завтра рано утром. Джо отвезет меня в аэропорт. Но он остается здесь, чтобы всегда быть у тебя на подхвате. При нужде не стесняйся обращаться к нему. И все остальные мои сотрудники будут с охотой выполнять любую твою волю. Номер телефона, по которому ты в любой момент можешь связаться со мной, я тебе уже дал.
Они пошли к лифту. Розмари по пути взяла с дивана свое пальто.
— Спасибо тебе за все, — сказала она, останавливаясь у лифта. — Счастливого путешествия.
— Тебе тоже. Ведь ты поедешь?
— Возможно.
Затем, робко покосившись на сына, она прибавила:
— Помни, я люблю тебя.
— И я тебя. Надеюсь, ты не будешь держать зла.
— Знаешь, я бы предпочла обычный лифт.
— Поезжай лучше на этом. А на первом этаже пересядешь на обычный и поднимешься на свой седьмой. Поверь мне, так будет вдвое быстрее.
— Может, и быстрее, — проворчала Розмари. — Да только у меня морская болезнь от этой штуковины.
И тем не менее Розмари нажала кнопку на стене. Створки разошлись, и она вошла в кабинку, которая сейчас напомнила ей купе пульмановского вагона.
Она повернулась, помахала "сыну рукой на прощание. Он послал ей воздушный поцелуй.
Створки сомкнулись.
Розмари хотела было нажать кнопку первого этажа, но вместо этого коснулась кнопки «Открыть дверь».
Энди, успевший сделать несколько шагов в глубину студии, повернулся на звук — удивленно вскидывая брови.
— Свечи, — пояснила она. — Ты забыл рассказать.
— А-а! — протянул Энди и с улыбкой
Услышанное так поразило Розмари, что она даже из лифта вышла.
— Ты хочешь сказать, что все люди, по всей стране, одновременно зажгут свечи?
— Бери шире — по всему миру! За вычетом разве что горстки бушменов и самых диких папуасов, если таковые где-то остались. На улицах, в парках, в домах и в магазинах, в школах и в церквах, а также в мечетях и синагогах и даже в борделях — везде, абсолютно везде, где есть люди, будут зажжены свечи. Зажжены разом, в одну и ту же минуту, а именно в первую минуту нового, двухтысячного года. В первую минуту по Гринвичу. То есть здесь, в Нью-Йорке, это будет семь вечера, в Лондоне — полночь, в Москве — раннее утро… Это призвано символизировать, как говорится в нашем рекламном ролике, «единство обновленного и воспрянувшего к свету человечества».
Розмари широко открытыми глазами смотрела на сына. Он стоял прямо на фоне звездного неба — и вдруг показался ей чудесной, сказочной фигурой. У нее дыхание перехватило.
— Энди! — воскликнула она. — Как у тебя язык повернулся назвать эту идею пошлой и ребяческой! Это замечательная, это потрясающая идея!
Ноги сами понесли ее к нему.
— О, это будет удивительное зрелище! Миллиард огоньков по всей планете!..
За ее спиной с легким хлопком закрылась дверь лифта.
Энди рассмеялся, довольный ее очевидным энтузиазмом.
— Не один, а целых восемь миллиардов огоньков, — сказал он. — И сами по себе свечи будут прелестными — небесно-голубая макушка с желтой сердцевиной. Сверху они будут напоминать символику «Божьих Детей» — солнце на голубом фоне.
— О, так это будут особые свечи? — воскликнула Розмари.
— Ну да, — кивнул Энди. — Примерно вот в таком стеклянном сосуде. — Он показал руками размер высокого стакана для коктейлей. — Мы выпускаем их уже в течение целого года. Огромный проект — четырнадцать заводов в Японии и в Корее. Работают в три смены без выходных.
— Ах, Энди! Это… это… потрясающе!!! — в восхищении выдохнула Розмари, роняя на пол свое пальто и зачарованно двигаясь по направлению к сыну. — Это бесподобная мысль! И кому первому она пришла в голову?
Он лукаво фыркнул и, улыбаясь во весь рот, сказал:
— А ты угадай с трех раз.
Розмари обняла его и с чувством поцеловала в щеку:
— Ах ты, мой ангел! Какой же ты молодец! Как это чудесно! Благодаря твоей выдумке приход нового тысячелетия станет по-настоящему запоминающимся для всего человечества!