Сын Розовой Медведицы

Чернов Виталий Михайлович

— Шулай, шулай, так, так, — со вздохом отвечал хозяин. — Однако разговор нехороший пойдет. Кочевой казах обижаться будет.

— Да на что обижаться-то?

— Если хочешь, поедем в другое место, я сам тебя поведу. Сейчас работы мало. Лето идет. Пушной зверь бить нельзя. Шкурка плохая. Пожалуйста, поедем к горе Чулак или еще куда, но Кокташ не надо. Я тоже маленько работать буду. Охотников встречать нужно, договор писать. Ильберса возьмем. Пусть помогает. Парнишка грамотный стал.

Федор Борисович упрямо помотал головой.

— Такое у меня предписание. Не могу в другое место. Почему на меня казахи могут обидеться?

И

тогда Ибрай выложил все.

— Жолдас Дундулай, — сказал он, — ты шибко умный человек. Казахи — народ темный, но тоже ум есть, своя вера есть. Если ты пойдешь Кокташ, казахи думать будут: ты нарочно пошел, чтобы им плохо делать. Потому что кто туда ходил — Кокташ, обязательно потом всякую болезнь тащил — оспу, чуму, холеру. Такое это нехорошее место. Много людей помирало. Вот почему казах не любит, кто туда ходит. Шибко сердиться будет.

Ибрай все еще обходил разговор о Жалмауызе, очевидно, тоже считал, что упоминать это имя лучше не стоит.

Тогда Федор Борисович решил начать разговор с другой стороны.

— Ибрай-ага, вы помните, как мы были с вами у перевала Коксу?

Ибрай кивнул, но с большой неохотой. Он уже, видно, догадался, куда клонит русский ученый.

— Так вот, вы тогда рассказали историю, что у горы Кокташ пропал ваш племянник, и сделали догадку, не он ли это был в обществе двух медведей. Вы тогда просили его поймать, но мы ловили Казанцева…

— Ох-ха-ха, — вздохнул глубоко Ибрай. — Шибко все давно было. Верно, я так думал… Теперь… теперь не знаю, что думать. Может, это шайтан был, кто знает? Я после к мулле ходил, все рассказывал. Шибко ученый мулла. Он тогда так советовал: молчи, Ибрай, а то совсем беда будет. Ильберс помирать может. Такое проклятье шайтан послал. Я все время молчал. Потом один охотник Кокташ ходил. Жалмауыз видел. Пришел — рассказал. А потом немного времени прошло — люди умирать стали. Шесть стойбищ помирал. Этот охотник тоже помирал. Много табибов приехало, лечили. Шум большой был, всякий разговор ходил, будто табибы самому шайтану помогали. Потом другой случай был. Один пастух нечаянно Кокташ гулял. Я уже не знаю, видел или не видел он этого Жалмауыза. Но два коша опять померло. На этот раз холера пришла. Много мулла после по аилам ездил, всем говорил: кто еще пойдет этот Кокташ — худо тому будет. Потому что место там совсем плохое, его сам аллах проклял. Теперь больше туда никто не ходит. Вот, теперь все рассказал, сам решай.

— Ну, а вы-то верите в эти сказки? — спросил Федор Борисович.

Ибрай широко развел руками.

— Не знаю. Когда с учителем тихонько калякал, он тоже сказал: это сказка. Но тогда почему два раза люди Кокташ ходили, два раза казах помирал?

Ибрай даже вспотел от такого тяжелого для него разговора. Но Федор Борисович решил дело довести до конца.

— Мы приехали сюда специально по этому вопросу. Мы хотим доказать, что никакого Жалмауыза нет, а есть только мальчик, ваш племянник, которого воспитали медведи. И он не имеет никакого отношения к эпидемиям чумы, оспы и холеры. Мы найдем вашего племянника, и тогда все убедятся, что это самый обыкновенный человек. Согласны ли вы помочь нам в этом, Ибрай-ага?

Ибрай отрицательно помотал головой:

— Жок, не могу. Пожалуйста, извини, жолдас Дундулай. Если надо лошадь купить, будет лошадь. Верблюд надо — будет верблюд. Но провожать Кокташ не могу.

Пойми, мой большой друг и самый почетный конак, хорошо пойми. Сейчас меня все знают. Куда ни приеду, самый лучший гость — Ибрай. Самый лучший шкурка охотник мне тащит. Что потом будет? Шкурку никто не даст. В гости никто не позовет. Все скажут: «Ибрай свою душу шайтану продал». Как жить буду?

— М-да, — сказал Федор Борисович, поглядев на Скочинского и Дину. — Видно, придется нам самим все делать…

— Пожалуйста, не обижайся.

— Да что уж тут обижаться? Ладно, обойдемся сами. Только помогите нам купить лошадей. И вот еще что — сведите нас к учителю Ильберса.

— Е-е, это жарайды, — охотно ответил Ибрай.

С тем и ушли от него.

6

Федор Борисович, Скочинский и Дина поселились на окраине Кошпала в собственной палатке. Рядом протекал ключик, лужайка была свежей, непритоптанной, притененной пышно разросшимся карагачом.

Скочинский вбил у ключа пару кольев-рогулин, соорудил походный очаг, Дина взяла на себя обязанности повара.

Два раза приходил аптекарь Медованов, сперва один, потом с местным фельдшером Петром Кирилловичем Обноскиным. Обноскин тоже был человеком уже немолодым, но работал в Кошпале всего третий год. Оба жаловались, что работать здесь трудно. Муллы и баи разжигают среди казахов религиозный фанатизм, настраивают их против Советской власти, и те не верят русским врачам, лечиться к ним и на аркане никого не затащишь. Обращаются все больше к знахарям или лечатся своими снадобьями. А поедешь по аилам и стойбищам — принимают почти враждебно. Многие живут в грязи, оттого липнет к ним всякая зараза. Такие болезни, как трахома и чесотка, и за болезни не считаются. Как же тут не быть разным эпидемиям?

— Если бы вам удалось поймать это мифическое существо, — сказал Обноскин, — многое могло бы измениться. Казахи воочию убедились бы, что не оно насылает на них чуму и холеру, а враги Советской власти умышленно создают среди них условия для эпидемий и потом используют эти эпидемии в своих классовых целях. Из квартала в квартал нам шлют вакцину, а мы не можем ее применить по назначению. На прививки никто не идет, и в обязательном порядке никому не сделаешь. Пробовали ездить с представителями власти — один черт. До драки дело доходит.

Сочувствуя Обноскину и Медованову, Федор Борисович и сам все больше понимал, какие трудности могут ожидать экспедицию.

— Найдите нам проводника, — просил он. — Может быть, кто-то согласится из русских.

— Никто так не знает гор, как сами казахи, — отвечал Евлампий Харитонович, — да и то не все. Это такое непроходимое царство, куда не всякий и нос сунет.

А время шло, и сдвигов пока не намечалось. Федор Борисович хотя виду не подавал, но все равно было видно, что нервничал. На третий день по приезде в Кошпал состоялось знакомство с учителем. Яков Ильич Сорокин оказался молодым, энергичным человеком. Русоволосый, с типичным русским лицом, жизнерадостный, он сразу понравился всем — и Дине, и Скочинскому, и Федору Борисовичу. Как только узнал о цели экспедиции, очень оживился, стал подробно рассказывать о том, какие слухи ходят о Жалмауызе, какое влияние оказывают эти слухи на кочевников. Правда, ничего нового не добавил, но зато пообещал помочь в поисках проводника.