Сын рыбака
Шрифт:
— Ну, чего ты орешь, Фреди, я ведь ничего такого не сказал, — успокаивал, в свою очередь, Зиедынь разошедшегося приятеля. — Тебе уж и слова сказать нельзя. Ведь посуди сам, каково мне…
Он всячески успокаивал Фреда, пока тот не остыл. В конце концов американец объявил:
— Если ты будешь помалкивать, я верну тебе все деньги.
— И проценты за шесть лет.
— Что еще за проценты! Я на твоих деньгах ничего не заработал.
— Насчет этого я справлюсь у людей.
— Ну, сколько процентов ты просишь?
— Меньше чем по восемь дело не пойдет.
— Ты рехнулся! Восемь процентов ни один банк не платит.
— По таким долгосрочным вкладам — платят.
— Так это ведь было вроде как на неопределенный срок. Нет, больше чем по вкладу на текущий счет тебе не следует. Три процента годовых!
— Тогда
— Четыре процента, и больше ни сантима.
На этом они и сошлись.
— Сейчас я тебе верну десятую часть долга, это выходит двадцать фунтов, то бишь четыреста латов. Больше сейчас дать не могу, у меня пропасть неотложных расходов. За следующей получкой приезжай позже, ближе к осени.
Эту сумму Фред имел при себе. Он велел Зиедыню написать расписку, отсчитал деньги, и затем они вернулись на берег.
— Банка, — сказал американец матросу. — Я думаю, сегодня нам спешить уже не стоит, останемся лучше на берегу. Мне, кстати, надо отдать кое-какие распоряжения по гостинице, иначе они там совсем от рук отобьются.
— Тогда мотор можно остановить?
— Ну конечно! Что ты вечно всему удивляешься, как теленок!
Это было не совсем точно — у них было дело в море. Но не мог же Фред оставить Зиедыня без присмотра. У парня четыреста латов в кармане, того и гляди побежит выпить и с пьяных глаз черт знает что наболтает.
В «Вилле Фреди» в это время было много посетителей. Фред приказал подать обед в отдельный кабинет, угостил Зиедыня на славу, а потом уж предложил довезти его до местечка на мотоцикле.
— Придется тебе поспешить, чтобы поспеть на автобус, — торопил он гостя.
Любезность друга произвела на Зиедыня известное впечатление. В самом радужном настроении уселся он на багажник мотоцикла позади Фреда и дал себя прокатить по гладкому шоссе до местечка. Фред не покидал его до тех пор, пока тот не сел в автобус и не уехал. Только тогда у американца вырвался вздох облегчения:
— Ну, слава богу, наконец убрался этот черт!
С легким сердцем пустился капитан Менгелис в обратный путь.
5
На Янов день Роберт Клява приехал погостить к родителям. На открытии «Виллы Фреди» он не был, да и вообще не проявлял большого интереса к этому увеселительному заведению. Домашним он привез хорошие подарки, и по всему было видно, что парню живется неплохо, так что старый Клява снова начал хвастаться ученым сыном.
Да, Роберту не из-за чего было вешать голову; это Оскара только угнетало множество забот. Уже истек срок выданного им Гарозе векселя, а погасить его не было никакой возможности. После скандала в Курземе о продлении срока нечего было и помышлять. Тысяча латов… Где их сейчас взять? Половину Оскар мог бы как-нибудь наскрести, а остальные? Он уже прикидывал, не продать ли лошадь, раз в этом году особенной надобности в ней не предвидится. А если к осени дела поправятся, можно будет потом приобрести какую-нибудь клячу подешевле. Но вряд ли и продажа лошади даст нужную сумму. Вот-вот вексель будет опротестован, и опишут моторку и сети… Узнав об этом от отца, Роберт навестил старшего брата и осторожно намекнул, что ему было бы приятно отплатить Оскару за ту подмогу, которую он оказывал ему в университетские годы. Если Оскар нуждается, он с удовольствием его выручит. Но Оскар и слышать об этом не хотел.
— Не думай, что я тебе помогал ради будущей выгоды, — сказал он. — А деньги тебе самому еще пригодятся.
— Но сейчас мне ничего не стоит помочь тебе. Я был бы рад, если бы ты позволил мне погасить хоть часть давнишнего долга.
— Ты мне ничего не должен.
— Почему ты так упрямишься, Оскар? Тебе, наверно, приятно, когда другие остаются у тебя в долгу. Всегда ты хочешь быть выше других.
— Мне просто хочется стоять на своих ногах. Они у меня еще достаточно крепки, можно обойтись и без поддержки.
«Вот, черт, гордый какой, — думал Роберт. — От кого угодно примет, только не от меня».
Больше он к нему не приставал, но втайне переговорил с Анитой. Ей ведь было известно, что долг необходимо вернуть немедленно, что в этом и крылась причина угнетенного состояния Оскара. Она знала и то, что ей не уговорить Оскара принять деньги Роберта: старая неприязнь к брату не угасла. Но Анита не могла
Роберт вернулся в город, и через несколько дней на имя Аниты пришло письмо. Вечером она подала его мужу. В конверте находился его погашенный вексель. Правда, Оскар ничего не сказал, но по всему было видно, что он чувствовал себя униженным.
Неделю спустя он получил письмо от Марты. Посмотрев на подпись, Оскар, не читая, сунул его в карман и вечером, отправляясь в море, захватил с собой. Выставив сети, рыбаки остались возле них на ночь — салака шла густо, и часа через два можно было уже выбирать. Оскар нарочно откладывал чтение письма; неизвестность сладко волновала сердце. В эту тихую ночь, когда его окружало только кротко улегшееся море и теплый воздух, он отдался воспоминаниям о минутах, пережитых в Курземе. Он задрожал от щемящей боли, словно при мысли о волшебном, неповторимом сне, тени которого скользят мимо, напоминая о какой-то таинственной были. Может быть, все рассеялось и пламя истлело? Может быть, случилось что-нибудь плохое и девушка написала ему эти строчки в минуту горя? Но, может быть…
Больше он уже не в силах был терпеть. Пока Франц спал на другом конце лодки, Оскар при свете фонаря стал читать письмо.
«Оскар, далекий мой друг! — писала Марта. — Странно, что я пишу тебе сейчас, а самым странным мне кажется то, что я не написала тебе раньше, сразу же после твоего отъезда… Может быть, ты спросишь, откуда я узнала твой адрес, но это очень просто получилось — здесь ведь остались твои товарищи. Теодор после твоего отъезда рассказал мне, что он был проповедником в ваших краях. Он все время ругал тебя, называл забиякой, безбожником и сказал, что будто бы несколько лет тому назад какой-то девушке пришлось покончить с собой, потому что ты якобы оставил ее в тяжелом положении. Я, понятно, не верю ему, я ведь знаю, почему он так говорит. Потом он принялся издеваться над нами обоими. Мне будто бы очень нравятся такие мужчины, которые в каждом новом месте заводят шашни с девушками, хотя у них дома семьи. Я нарочно все это рассказываю тебе. Знай, что он все еще зол на тебя и не забыл, как ты с ним тогда поступил. Мне кажется, он хочет тебе отомстить, но как, я еще не знаю. Всю весну он прожил дома, а последнее время ему опять пришла охота проповедовать, и вчера он уехал. На прощание он спросил меня, не желаю ли я передать кому-нибудь привет. Тебя он якобы обязательно постарается встретить. Поэтому я решила уведомить тебя об этом и написала это письмо. Ах, Оскар, если бы ты знал, как здесь все опустело с тех пор, как ты уехал. И как подумаешь, что ты, может быть, никогда больше не появишься в наших краях, а мне придется прожить весь век, не видя тебя, до того грустно становится, что я совсем не могу понять, для чего мне и жить… Не можешь ли ты изредка писать мне, чтобы только рассказать, как тебе живется? Я хоть знала бы, что ты делаешь, и тогда мы все равно что виделись бы издали друг с другом. Мне все хочется увидеть тебя во сне, вечерами я всегда об этом думаю, но ты никогда, никогда не приходишь, никогда не навещаешь — наверно, забыл уже меня. Не сердись, что я беспокою тебя. Живи так, как тебе нужно, а я желаю тебе всего самого лучшего. Если тебе это не покажется глупым, я хотела бы, чтобы ты исполнил одно мое желание. Через неделю после отправки этого письма, это, значит, первого июля, выйди вечером из дому и думай обо мне ровно в десять часов. Я тоже буду тогда думать о тебе и буду знать, что ты вспоминаешь обо мне. Мы словно немного побудем вместе. Я знаю, что ты станешь смеяться, и мне стыдно, но ничего, пусть будет так. Будь здоров, мой далекий друг».
«Милое дитя, дорогое чистое дитя, — думал Оскар. — Какой же любви ты заслуживаешь! А что я могу тебе дать?»
Он отрывал от письма клочок за клочком и ронял в воду.
Брат Теодор собирается вернуться… Пусть его возвращается. Когда лодка идет ко дну, одной волной больше или меньше — значения не имеет.
6
Да, в жизни часто так случается, что пока одни отчаянно борются и идут против течения, затрачивая на эту борьбу все свои силы, другие отдаются ему и с беззаботной улыбкой плывут по волнам. Куда, навстречу какой судьбе — это их не тревожит. Под гору всегда легче идти.