Сын Сарбая

Бейшеналиев Шукурбек

Значит, нет мертвых гор. Живут киики, живут и стада архаров, живет под снегом трава. Видеть, понимать, искать и находить — вот радость чабана. И теперь красота и радость этой скрытой жизни так вдохновили Дардаке, что он закричал голосом, еще неизвестным ему. Правда, правда, не знал Дардаке в себе такого высокого, торжествующего крика.

Он прислушался и уловил ответ отца.

* * *

Прошло время, и Дардаке научился высоким, тонким голосом сообщать на большие расстояния важные сведения о том, что окружает его. Вот и сегодня, найдя ковыльное пастбище, он прокричал отцу свой кабар и пошел навстречу стаду.

«Эх, только бы добрались! — думал Дардаке. — Несчастные, худущие, черти, никак не наедятся, не нагуляют жира».

Еще раз оглядел Дардаке, оценил взглядом найденное богатство. Впервые он нашел такое обильное, свежее пастбище. Но беда в том, что овцам придется преодолеть ложбину с глубоким снегом. Обойти нельзя. Наваленные друг на друга обломки скал круто подымаются по обе стороны, овцы их не одолеют. Одна из ложбин потому так многоснежна, что вчера в нее скатился оползень. Не всегда оползни открывают траву. Дардаке, как и всякий горец, слышал, конечно, как гибли под снежными обвалами и чабаны, и стада овец. Дедушка Буйлаш рассказывал, что был случай — он два дня откапывался и только чудом выбрался на волю. Одно дело слышать, другое — видеть. Этот вот оползень, ничего хорошего не открывший, если бы пошли сюда со стадом позавчера, мог бы их всех придавить. Но Дардаке не это волновало. Мало ли опасностей прошлых и будущих окружают человека. Сейчас надо провести через глубокий снег отару. Коротконогие овцы в рыхлом снегу по глубине не пройдут. Идя по собственному следу, навстречу отцу, Дардаке отшвыривал лопатой снег направо и налево, пробивая коридор. Он топтался, чтобы уплотнить дорожку… Успеть бы, а потом как-нибудь так устроить, чтобы глупые животные не разбрелись по сторонам: в глубоком снегу они потеряют столько сил, что многие не доплетутся до пастбища.

Запыхавшись и взмокнув от работы, Дардаке чуть не сбросил, по старой привычке, свой тулуп. Работая в кыштаке, он часто так делал. Даже большой мороз его не пугал. Здесь он однажды попробовал, сбросил тулуп. Наработавшись, поднял его со снега, надел на себя и сразу же окоченел. Часа два, не меньше, дрожал и бог знает почему не простудился. Да, вдали от дома на морозе лучше потеть в тулупе, но не сбрасывать его. Погреться пойти некуда, а чтобы костер разложить, нужен хворост.

Пробив коридор в снегу, Дардаке с нетерпением вглядывался в даль. Что-то долго не идут. Ох и не любил же парнишка ждать! Вот уж не для него это занятие — стоять без дела. Сразу одолевают дурные мысли. Начинаешь вспоминать тепло и уют родного дома. Невольно вздыхаешь. Вот и сейчас он сквозь толщу горных хребтов как бы увидел далекий кыштак, сверкающую железную крышу школы, услышал гомон ребят… В душе его натянулась струна и заныла противным, тоскливым звуком. Наверно, учитель каждый день на перекличке против фамилии «Сарбаев» ставит две буквы: «н. б.», то есть «не был». Сколько уже таких пометок? А может, его исключили из школы? Зейна, что сидела с ним на одной парте, когда он приходил, отодвигалась немножко, чтобы освободить ему место. Теперь, наверно, рада, что сидеть ей так свободно… А все-таки, может быть, вспоминает о нем, ждет, думая, что придет завтра.

Ребята с молочной фермы жаловались, что далеко от них школа. Отсюда он и за целые сутки не доберется.

Дардаке не знал, что будет так скучать. Он взял с собой учебники (они лежат на полочке в землянке), иногда вечерами их перелистывает, теша себя надеждой, что сам сумеет продвинуться вперед. Вот только пусть немного поправятся овцы… Эх, а ведь был разговор, что побудет он здесь недели две и уйдет домой… Разговор! Чего только взрослые люди не говорят! Стараются и других и себя убедить, а сами прекрасно знают, что ничего у них не выйдет. Может, это и есть главный признак взрослого человека — врать себе и верить?

Здесь надо каждый день ходить, ходить, ходить и ходить в поисках травы для скота. Беречь овец… Какой сейчас год? Какой месяц? Какой день? Снежный год, снежный месяц, снежный день и снежный час! Нет, все-таки помнит Дардаке, что прибыли они сюда в начале февраля и с той поры прошло тридцать пять или сорок суток. Значит, сейчас вторая половина марта… Ой-ой! Весна! Как же он прозевал? Значит,

внизу уже цветет верба? А может, скоро и здесь… Скоро ли? Но снег, пожалуй, и правда вот-вот начнет подтаивать. И может произойти страшное. Да, может начаться самое страшное: подтаивая, снег образует на земле ледяную корку, из-под которой овцы не смогут добыть траву. Такое обледенение называется «джут». А джут — это значит бескормица, падеж скота, из-за джута в давние годы гибли с голоду и овцы и люди.

— Дардаш! Эге-гей, Дардаш! — раздался голос отца.

Вот — вошли в ущелье. Кипит желто-серое месиво, блеет, шуршит. Отец далеко сзади, его почти не видно. Впереди стада — черный козел. Зашел по грудь в снег, уткнул бороду в каменный выступ, как бы раздумывая, куда идти дальше. Как бы ожидая приказа командира, остановилось стадо.

Дардаке обнял шею вожака, почесал между рогами. Желтые стрельчатые глаза смотрят в упор, но прочитать в этом взгляде ничего нельзя. Козел не собака, настоящего понимания между ним и человеком не возникает. Но, видно, недаром наши предки козла избрали вожаком овечьего стада. Козел преданный слуга и верный. Как же так — слуга? Он ведь гордый предводитель. Да, надо делать вид, что признаешь его авторитет, первенство. Гнать козла — вожака стада — нельзя. Приманивать можно. И незаметно направлять…

Дардаке, с тех пор как стал ходить с овечьим стадом, диву давался, как это козел привыкает к чужеродным животным, овцам, приноравливается к их привычкам и возможностям. Вот, например, сейчас. Легконогий козел в несколько прыжков обошел бы по скалам ложбину с глубоким снегом. Глупый, глупый, а понимает, что коротконогие твари, порученные ему, не смогут одолеть крутизны, — вот и сам не скачет по камням, а ищет другого пути. А разве не удивительно, что, если встретится овечья отара с козьим стадом, вожак ни за что не перебежит от своих подопечных, хотя и будет с тоской смотреть вслед родичам. Выходит, и у козла есть сознание? Обняв его за шею, Дардаке показал ему прорытую в глубоком снегу тропу. У парнишки в руках был пук ковыля. Он нарочно нарвал, чтобы приманить вожака. Этот черный предводитель серого войска тоже ведь очень голоден.

— Вожак, вожак, иди за мной — вон там вас ждет большое плато такого вот пушистого вкусного ковыля!

Увидев, а может, учуяв траву, овцы дружно заблеяли. Вожак, вытянув губы, вежливо взял у Дардаке несколько стеблей. Он ничем не проявил жадности. Затряс бородой, как бы говоря, что для пиршества не время и не место, и, пережевывая угощение на ходу, пошел за парнишкой.

Стадо сгрудилось у начала тропы. Глупые серые создания не могли понять, что нужно идти гуськом или хотя бы по двое, по трое, но не лезть кучей. Козел обернулся и оглядел их чуть ли не презрительным взглядом. Так, по крайней мере, показалось Дардаке. И тут Дардаке сделал то, что делать не следовало: разбросал траву перед овцами. И они заторопились, стали лезть друг через друга, тонуть в снегу.

Парнишка не сразу понял, чем это грозит. Ему даже показалось, что, если пойдут плотным строем, смогут одолеть снег. Тем временем козел и несколько овец уже выбрались на ту сторону ложбины и начали пастись. Козел неторопливо и важно, а овцы суетливо, жадно. Эта картина еще больше возбудила стадо. Как волна набегает на волну, так и овцы полезли друг через друга, затаптывая слабых.

И тут раздался бешеный крик Сарбая:

— Ты что, черт бы тебя взял! Лезь, лезь в снег, направляй их, не пускай в глубину!.. Дурак, н-ну, дурак!

Забежав вперед, Сарбай стал помогать сыну, оттесняя овец к тропе. Дардаке, весь дрожа от страха, раскрыл тулуп, чтобы казаться шире и создать преграду. Блеющий и визжащий желто-серый поток катился на него, и, если б он упал под его напором, овцы прошли бы по нему, как шли они по своим слабым, очутившимся внизу сестрам. Тогда парнишка, забыв о морозе, сбросил тулуп, рискуя тем, что острыми своими копытцами стадо разорвет его зимнюю одежду в клочья. Действуя по наитию, он стал хватать одну овцу за другой и кидать вперед. Так он разобрал плотный сгусток, и тут подоспел к нему на помощь отец…