Сын счастья
Шрифт:
Теперь на эти вопросы уже не будет ответа.
Карна!
ГЛАВА 15
Самое интересное свойство времени, которое последовало за родами Карны, заключалось в том, что оно громоздилось где-то вне меня и не имело ни малейшего смысла. В конце концов эта громада часов и дней так выросла, что я понял: она раздавит меня, если я ничего не предприму.
Не помню, как я вернулся к себе на Бредгаде и о чем мы с Акселем говорили. Помню только, что несколько дней спустя
— В какой день это было? — спросил я, пока он наливал вино в рюмки.
— Что именно?
— Когда мы с тобой были на Стуре Страндстреде? Аксель нагнулся посмотреть, не пролил ли он вино.
— Двадцать третьего апреля, — сказал он наконец.
— Ясно. — Я старался не смотреть на него. Он промолчал.
— День святого Георга, — пробормотал я. Аксель пропустил это мимо ушей. Через некоторое время он сказал:
— Я сообщил в клинику, что у тебя сильная простуда. Но в понедельник утром ты должен быть на месте. Ровно в половине восьмого. Обход больных. Операции с десяти до одиннадцати, как обычно.
Я кивнул. До его ухода мы выпили всю бутылку. У него хватало своих забот. Например, с Анной.
В тот день, когда хозяйка явилась ко мне и потребовала денег за квартиру, я понял, что еще не все кончено. У жизни еще были какие-то виды на меня. Хозяйка была безжалостна. Она думала, что я болен, гремел ее голос. Но теперь ей ясно, что я не заплатил за квартиру, потому что пропил все деньги. Кроме того, она заявила, что у меня в комнате вонь. Что я не выношу нечистоты. Что я должен съехать с квартиры.
Я отдал ей несколько купюр. Она сунула нос во все углы и направилась к двери, сделав мне недвусмысленное предупреждение.
— У вас есть дети, сударыня? — вежливо спросил я, словно видел ее впервые в жизни.
Мой вопрос поразил ее до глубины души. Это было не похоже на нее. По ее изумлению я понял, что мне ничего не угрожает. Это придало мне смелости.
— Вы когда-нибудь рожали?
— Я не понимаю…
— Я тоже, — дружелюбно сказал я.
— Негодник! Вы бы лучше вынесли свои нечистоты, а не болтали всякую чепуху! Вы просто свинья, кандидат Грёнэльв! — рассердилась она.
— Да. И еще палач! — сказал я, чувствуя, что мне приятно произнести это вслух.
Она с ужасом посмотрела на меня, буркнула что-то о душевнобольных и удалилась, громко хлопнув дверью.
Я невольно улыбнулся. Для людей так же естественно смеяться, как и плакать, подумал я. Лицо мое превратилось в камень, который бросили в пропасть.
Поскольку я уже встал и было еще светло, я вспомнил, что надо побриться. Я вышел во двор с полным туалетным ведром и пустым ведром для воды. Вылил нечистоты, за которые меня бранила хозяйка. Конечно, она была права. От ведра ужасно воняло. Женщины часто бывают правы. Но не
Пока я стоял у колонки, набирая воду в цинковое ведро, я почувствовал во рту привкус металла, как в то утро, когда нас с Акселем разбудил брат Карны. Что он тогда кричал?
— Скорей! Скорей! Карна рожает! Металлический привкус усиливался по мере того, как ведро наполнялось. Вода бежала сильной струей Я закрыл кран. Однако это не помогло. Я все равно слышал, как она льется.
Лишь когда я вернулся к себе в комнату, запер дверь и громко сказал себе: «А сейчас мы побреемся!» — я перестал ее слышать. Помогло слово «мы».
Я набрал полные легкие воздуха. Вдыхал и выдыхал, словно никогда раньше не дышал. Подошел к окну. Отворил его. Сделал упражнение для дыхания. Потом начал бриться и, после того как порезался в третий раз, понял, что у меня что-то с глазами. Я просто не различал, где у меня кожа, а где щетина. Из зеркала на меня холодно смотрел доктор. Потом он поставил диагноз: нервная перегрузка, повлиявшая на работу органов чувств. Результат: нарушение зрения. Любопытно!
— Но ведь я несколько дней пролежал! Я должен был отдохнуть! — презрительно возразил я.
— Нарушение зрения — следствие того, что ты испытал раньше. Оно носит временный характер. — Доктор был оскорблен.
— И что же мне пока делать? Ходить небритым? Или с порезанным подбородком?
— Зрение постепенно восстановится. Особенно после того, как ты совершишь некий поступок, необходимость которого ты еще не осознал, — сказал доктор.
Я сразу почувствовал себя лучше.
Я знал, что меня встретят не как героя. Но не ждал, что буду встречен как враг.
Мне открыл брат Карны. Он молча и угрюмо посмотрел на меня. Из комнаты слышался какой-то странный звук. Словно кто-то ломал сухую веточку. Детский плач.
— Я подумал, что мог бы… — начал я, не зная, что сказать.
Вышла бабушка. Она смерила меня взглядом.
— Похороны состоялись вчера, — коротко сказала она.
Вверх по стене бежал смелый муравей. Он старался преодолеть щель между наличником двери и деревянной панелью. Муравей? В городе? Чем же он питается?
— Ваш друг был на похоронах! И принес цветы! — с упреком сказала бабушка.
— Там муравей! — пробормотал я.
Вытянув шею, парень заглянул в дверь. Открыв рот, он смотрел то на меня, то на деловитого муравья. Бабушка прищурившись поглядела на меня из-под кустистых бровей.
— Не плюй в колодец, пригодится водицы напиться, — сказала она и втянула меня в комнату.
Наверное, мы с ней о чем-то разговаривали. Но я почти ничего не помню. Кажется, она спросила, кого зовут Вениамином — меня или моего друга.
— Меня. Его зовут Аксель.
— Значит, это вы отец малышки. — Бабушка была огорчена.