Сын Толстого: рассказ о жизни Льва Львовича Толстого
Шрифт:
Женщина
На обратном пути из Самары происходит событие, которое в воспоминаниях взрослого Льва будет названо «странным». Во время трехчасового ожидания на безлюдной железнодорожной станции он позволяет себя соблазнить красивой тридцатилетней кухарке. В темноте на лугу они занимаются любовью. «Вернувшись в квартиру начальника станции, я больше удивлялся, чем огорчался тем, что случилось», – кратко описывает Лёва собственный сексуальный дебют.
Мысль о Женщине преследовала его, сколько он себя помнил.
С раннего детства я был почти постоянно влюблен, не только в жизнь и природу,
так об этом сказано в воспоминаниях.
В Москве он без памяти влюбляется в десятилетнюю соседку Катю и решает, что она непременно станет его женой. Потом идет череда девушек-подростков, дворянок, родственниц, но никто из них не вызывает такие сильные чувства, как Даша – крестьянская девушка, чей муж работал в Туле извозчиком и редко появлялся дома. Даше была не просто привлекательна, она еще хорошо пела и танцевала на деревенских праздниках. «Сколько лунных ночей я не спал из-за нее», – признается Лёва. Когда устраивались танцы, Лёва брал скрипку и подыгрывал гармонистам, только чтобы быть поближе к Даше. Но когда он попытался ее обнять, она увернулась и прошептала: «Не надо, не надо, яблочко ты мое садовое. Не пара я тебе». В 1890 году на Урале Лёва влюбляется в дочь машиниста, но вовремя выясняет, что девушка больна сифилисом. А вскоре на балу для инженеров в Миассе его очаровывает еврейка, внешне совершеннейшая Анна Каренина, какой представлял ее Лёва. И тем не менее до события на станции Богатое Лёва остается девственником. Во многом это сознательное решение. Отчасти он боится заразиться, отчасти хочет вступить в брак «чистым».
Важное влияние оказывает и вышедшая недавно в свет «Крейцерова соната» Толстого с ее жестким требованием воздержания. В письме к Черткову Лёва признается:
Милый друг Дима, скажу только, что живу я довольно смирно, вино не пью, стараюсь бросить курить и, конечно же, уже воздерживаюсь от величайшего соблазна и зла, от того, что сказано в «Крейцеровой сонате» – от женщин и этого ужасного взгляда на них, как на красивое тело, могущее доставить тебе физическое наслаждение. «Крейцерова соната» – величайшая повесть отца, ни одно литературное произведение не может произвести большего действия на нас, молодых людей, навести на большее число мыслей, – самых важных и вместе тем самых элементарных.
В начале 1890-х половые вопросы имели для Толстого чрезвычайную важность. Опираясь на слова Христа в послесловии к «Крейцеровой сонате», он говорит о воздержании как об идеале, к которому следует стремиться. Активная сексуальная жизнь не приносит никакой пользы здоровью, соитие не представляет собой ничего красивого или возвышенного, это всего лишь животный акт, использование средств предохранения недопустимо, брак не богоугодный институт, а эгоистичный перерыв в работе по строительству Царства Божия на земле.
Здесь было о чем задуматься, в том числе жене и детям Толстого. Когда мысли о женщине начинают нарушать спокойствие духа, Лёва обращается за советом к отцу. Но вместо отсылки к строгому «Послесловию» Толстой вынимает из ящика с рукописями синюю тетрадь и протягивает ее Лёве: «Прочти!» Это неопубликованный рассказ «Дьявол», знакомство с которым было бы полезно для Лёвы. У помещика Иртеньева тайная связь с молодой замужней
Лёва понимает, что никто, даже его шестидесятидвухлетний отец, не избежал «худшей из страстей». Преодолеть «плоть», сексуальное влечение – цель столь же возвышенная, сколь и трудная. В 1890-м Лёве двадцать один год, и он, понимая, как сильно его возбуждают женщины, обращается к Черткову, которому выпала роль исповедника. «Болезнь», от коей надо излечить человечество, это ежесекундная угроза, что внутри него верх возьмет «звериная сторона». Возможно, спасение в том, чтобы перенаправить это влечение в русло брака. Через восемь лет Лёва повторит эту же мысль в пресловутом рассказе «Прелюдия Шопена».
Половое влечение и идеал воздержания становятся темой трех рассказов, написанных в первой половине 1890-х и опубликованных в престижном журнале «Северный вестник» – «Синяя тетрадь» (1893), «Совершеннолетие» (1894) и «В Татьянин день» (1894). Главные герои – молодые мужчины, которые против собственной воли постоянно думают о влечении к женщинам. Юноши из «Голубой тетради» и «Совершеннолетия» избегают соблазна, в то время как Власов из рассказа «В Татьянин день» пятнает свою «чистоту» «грязью», посещая дом терпимости в компании приятелей. Алкоголь и давление группы оказываются сильнее собственных идеалистических представлений.
«Наивно» – выносят вердикт некоторые критики. Сестры Татьяна и Мария тоже делают множество замечаний. Толстой, со своей стороны, всячески воздерживается от комментариев, хотя все три рассказала иллюстрируют его же идеи. Возможно, он считает, что литературные изъяны ослабляют посыл. Но Лёву поддерживает друг семьи художник Николай Ге; в письме он пишет: «Очень, очень хорошо. Я в тебя верю». А в предисловии к шведскому переводу «Голубой тетради» рассказ хвалят за «безоговорочную честность» и «абсолютную искренность».
Служба в армии
Из Патровки Лёва возвращается исхудавшим, грустным, неразговорчивым, его постоянно одолевают приступы кашля. Полгода в эпицентре голода, похоже, выкачали из него все жизненные силы. Время он проводит, отдыхая, читая, сочиняя, музицируя и играя с братьями Андреем и Михаилом. Во время сбора урожая работает в поле. В Москве водит младших, восьмилетнюю Александру и четырехлетнего Ивана, в зоосад у Арбатских ворот смотреть на обезьян, фазанов и попугаев. Экскурсия получается веселой.
С отцом снова возникает разлад. В прошлом году, когда семейную недвижимость делили между Софьей Андреевной и детьми, Мария, к вящей отцовской радости, от своей доли отказалась. Когда преждевременный раздел общего имущества оформляется официально, Татьяна и Лёва не могут удержаться от неодобрительных отзывов в адрес сестры. Та же ведет себя заискивающе, но при этом косвенно осуждает сестру и брата. «Это ужасно», – пишет Толстой в дневнике, сокрушаясь из-за непонимания со стороны Лёвы. Для Толстого вопрос риторически принципиален. Может ли христианин признавать право собственности? Лёва пишет письмо, в котором извиняется и объясняет: