Сын убийцы миров
Шрифт:
– Спокойно, доблестные лыцары, без глупостей, – предложила я. – Ваша карта бита!
А Гаврила наклонился, поставил табурет на место, но предложил его уже не Евграфу, а Олегу. Тот не отказался.
Вот в такой диспозиции мы и замерли: насупленный Олег на табуретке, мы с Гаврилой у него по бокам, напротив нас – двое лыцаров с обнаженными мечами и в боевой стойке, а в дверь, откинув полог, заглядывают мужики, под эскортом которых мы и прибыли.
– Как вы сюда попали? – наконец обрел дар речи Евграф. – Как распутались?
– Я умею управлять гривнами, – скучным голосом
– Между прочим, – вдруг дополнила я в припадке вдохновения, – вашими гривнами тоже! Хотите, чтобы они задушили вас? Если не хотите, то спрячьте оружие и говорите с почтением.
Угроза оказалась неожиданно действенной. Лыцары побледнели (все, включая Гаврилу), неловко втянули шеи и уставились на Олега.
А он коротко глянул на меня, но возражать не стал. Наоборот, охотно поддержал:
– Не стоит волноваться, я не люблю убивать благородных господ. Но и неуважения к себе не терплю. Я дал вам время одуматься, специально разыгрывал жалкую роль пленника. Надеялся, что вы придете и покаетесь. Вы этого не сделали. Мое уважение к вам серьезно подорвано. Не знаю, сможете ли вы восстановить в моих глазах свои добрые имена? Да так, чтобы я начал относиться к вам с доверием?…
– Мальчишка! – не выдержал юный Борис Лексеич. – Как ты смеешь нам приказывать!…
– Это ты как смеешь таким образом вести себя с князем! – заорала я, привлекая к себе всеобщее внимание.
Олег среагировал мгновенно, в полной мере воспользовавшись ситуацией. Когда все взоры обратились на меня, он материализовал свою правую ногу позади Бориса Лексеича и отвесил ему сильнейшего пинка в область чресел. В результате чего юный лыцар внезапно рухнул на колени, уткнувшись лбом в песок, которым был присыпан пол в шатре.
А для удивленных зрителей все выглядело так, будто он усовестился наконец и сам пал ниц пред княжескими кроссовками. Тем более что оба кроссовка уже были на месте – Олег изловчился вернуть свою ногу на положенное ей место почти сразу же после того как она коснулась лыцаровых ягодиц.
– Ай! – неловко воскликнул Борис Лексеич, поспешно вскакивая на ноги. Но опоздал. Психологический поединок был уже выигран.
Мужики (кто они там – анты? голутвенные?), видя, что их господин признал главенство малолетнего князя, тоже рухнули на колени – толкаясь и пошикивая друг на друга. Даже Евграф поспешно вложил меч в ножны и склонил голову весьма почтительно.
Борис Лексеич же выглядел в этой ситуации странно и весьма плачевно. Излишне разрумяненный после падения, он суетливо оглядывался, не зная с чего начать – опустить ли меч или прежде отряхнуть песок со лба?
– Это первое предупреждение, – меланхолично заметил Олег. – И последнее. Больше я тянуть с возмездием не стану. Малейшая попытка причинения вреда мне, – он сделал внушительную паузу, – или же моим верным друзьям, – последовал ленивый жест в сторону нас с Гаврилой, – будет караться смертью. Мне этого совсем не хочется, но я вынужден буду это сделать. Ибо слишком большие задачи передо мной! Слишком велик груз предстоящих дел! И некогда мне отвлекаться на комариные укусы. Комаров принято убивать! – он несильно, но звонко хлопнул себя по коленке.
Отчего
А я вдруг подумала об отвратительности, ирреальности ситуации: кругом -на многие тысячи километров – простираются безжизненные и почти непреодолимые владения пустохляби, а на крохотном пятачке, еще оставшимся людям, горстка этих людей занимается тем, что интригует против друг друга, пленяет, пытается калечить – даже убить! Позор! Вот уж действительно – срамота и стыдоба… Эх, вы, род человеческий!…
– Но мы не знаем ваших планов, князь… – счел нужным заметить Евграф. – Знай мы о них заранее, мы, возможно, не только бы не препятствовали им, но и помогли б!
– Мои планы… – Олег задумчиво подпер подбородок кулачком. – Они не для того чтобы их обсуждать со всяким и каждым. Они для тех, кто идет со мной. Для малого числа приверженцев и единомышленников. Малой горсткой бредущих по необъятной пустыне. Но разве редко бывает, что правда оказывается в меньшинстве? – он поднялся и величественно протянул руку в сторону все еще коленопреклоненных мужиков.
Ни дать, ни взять новый пророк выискался!
– Истинно, истинно! – закивали коленопреклоненые. Они, видимо, не были избалованы театральными представлениями, поэтому охотно включились в действие.
Даже Гаврила, слушавший Олега с приоткрытым от напряженного внимания ртом, кивнул истово, пробормотал:
– Вот она, правда-то!…
Одни только господа лыцары устояли перед олеговым обаянием. Младший так просто волчонком зыркал – так и готовым укусить. А старший…
Евграф кашлянул и сказал угрюмо:
– Вы, князь, весьма схожи со своей матерью, великой княгиней. Знавал я ее в прежние времена. Даже в гостях она была в моем доме. Недолго. Проездом в Вышеград – тогда еще не спаленный. Ею же… Да-а… Могучая была женщина… И духом сильна и способностями неведомыми… Вот и вы, князь, такой же. Дано вам многое. Но страшно даже подумать, что это многое сосредоточено в таких слабеньких, детских руках…
– К делу! – обронил Олег, вновь присаживаясь и буравя Евграфа насупленным взглядом. – Если вы – два лыцара с людьми вашими – не способны мне помочь, то и мешать мне нечего. Мы отправимся в путь. И будем двигаться к своей цели так же как и раньше. Если же кто-то из вас – или из людей, которые с вами, но не связаны присягой, – Олег вновь обернулся в сторону коленопреклоненных мужиков, – пожелают присоединиться к войску Олегову, – он так значительно произнес последние слова, что в них послышалось – «к войску Господню», – то я буду рад. И никого не отвергну.
Вот тут он погорячился! – с ужасом поняла я. Если бы удалось завербовать парочку лыцаров – это куда ни шло. Помогли бы, по крайней мере тележку тащить по просторам пустохляби, волочь наши карачунные тела – мое и Серегино. Но дополнительные безгривенные нам зачем? Гаврила силен конечно, но он же не лошадь тянуть целый воз с поклажей! От самого же Олега в роли вьючного животного мало толку…
К счастью, на горячий призыв никто не откликнулся. Мужики понурились, не спеша записываться в ряды нового общественного движения, а лыцары переглянулись с некоторым раздражением.