Сын вождя.
Шрифт:
— Дорогой товарищ Николаев! Я хочу вам сказать, что ваша судьба, как и судьба вашей матери, в дальнейшем целиком зависит от того, насколько вы проявите понимание сложности исторического момента. Наша страна окружена кольцом врагов, наши внутренние враги еще не все выявлены и уничтожены. Больше того — есть противники генеральной линии внутри самой партии. Если партия узнает о существовании единственного сына нашего дорогого Вождя, как и его настоящей вдовы, и решит обнародовать это открытие — это укрепит традиции, взращенные нашим великим учителем, ведь вы — да, вы, дорогой товарищ Николаев, в глазах сотен тысяч рядовых членов партии станете символом
— Конечно! И я готов на все! — взволнованно, но твердо ответил Сын Вождя.
— Вот и хорошо, — как-то очень просто сказал Новый Вождь. — Теперь мы подумаем над тем, как вам отдохнуть после всего пережитого и набраться сил для грядущих великих перемен в вашей судьбе. Признайтесь, вам было нелегко, много пришлось пережить?
Сын Вождя пожал плечами: на фоне того, что ему только что было сказано, какое имели значение эти семь лет на Соловках?
— Вы правы, — понял его Новый Вождь, — не стоит держать обиду на исторический процесс и его закономерности. Впрочем, очень может быть, что в аресте вашей матери и вашем в двадцать третьем сыграла свою роль не история, а обыкновенная женская ревность… Но мы сейчас об этом пока не будем. Мы постараемся сделать так, чтобы вы забыли все плохое. А теперь вы поедете отдыхать. Вы когда-нибудь были на Кавказе?
— Нет…
— А на Черном море?
— Тоже не довелось.
— Так мы вас отправим и на Кавказ, и на Черное море сразу.
Он улыбнулся и оглянулся на своих товарищей-вождей. Те тоже глядели на Сына Вождя с добрыми и ободряющими улыбками.
— А моя мать?
— Мы разыщем ее следы, будьте уверены. А сейчас мы пожелаем вам хорошего отдыха!
И сам Новый Вождь пожал ему руку! Вслед за ним из-за стола поднялись остальные четверо и, соблюдая какую-то им одним понятную очередность, по одному подходили к нему и тоже пожимали ему руку, желая при этом благополучного путешествия на юг и хорошего отдыха.
Новый Вождь проводил его до дверей и даже раскрыл их перед ним. Сын Вождя заметил, что с Тем никто за руку не прощался. Из дома они вышли к автомобилю вместе, и, открывая для него дверцу автомобиля, Тот тихо сказал ему:
— Я вас поздравляю.
Они сели в машину, но уже без охранников — только они двое и шофер. Впрочем, следом за ними ехала еще одна черная машина, так что охранники все же были неподалеку.
На Черное море они отправились поездом. Тот наконец представился ему и звался теперь товарищем Гавриловым. Он ехал в одном купе с Сыном Вождя и спал на второй нижней полке — верхние оставались незанятыми до конца их путешествия. Сопровождавшие их двое военных ехали в соседнем купе и дорогой держались очень скромно, в сторонке: например, ходили в вагон-ресторан всегда в одно время с ними, но никогда не садились с ними за столик.
Все три дня пути Сын Вождя почти неотрывно глядел в окно. Когда они ходили обедать и ужинать в ресторан (завтрак им приносили прямо в купе), он обязательно занимал место по ходу поезда и продолжал жадно смотреть на проносившиеся за окном пейзажи. Он, конечно, с детства знал, что живет в огромной стране, но только сейчас вполне оценил, насколько она велика и как разнообразна ее природа. Уже на второй день пути климат и пейзаж за окном резко переменились, воздух, врывавшийся в приспущенное окно, стал раскаленным. На станциях Гаврилов покупал клубнику
Наконец они прибыли на место. Он вышел из вагона вслед за Гавриловым и полной грудью вдохнул ласковый морской воздух: пахло какими-то разогретыми на солнце травами, пахло людьми, которым жарко, пахло паровозным дымом, мазутом и совершенно отчетливо — морем!
На вокзале Сына Вождя и Гаврилова встретила молчаливая группа военных. Их усадили в черный автомобиль и повезли по дороге, идущей вдоль берега моря.
Наконец они прибыли на место. Совсем недалеко от моря, отделенный от него только темно-серой асфальтовой полосой шоссе и железнодорожной насыпью, за высокой кирпичной стеной располагался санаторий «для ответственных работников страны», как сказал ему товарищ Гаврилов.
Раскрылись железные ворота в кирпичной стене, и машина въехала на территорию санатория.
Сразу за воротами стояла небольшая каменная будка. Оставив Сына Вождя стоять на дорожке, Гаврилов вошел в будку и, как можно было понять по его голосу, хорошо слышному через открытое окно, стал звонить в Москву и докладывать кому-то об их благополучном прибытии на место.
Несколько белых корпусов прятались в глубине роскошного парка, а вблизи он видел ухоженную зелень газонов и множество чудесных южных цветов, названий которых он не помнил, а может быть, и не знал никогда. Над обычными деревьями парка высились верхушки высоких пальм, размахивающих на ветру длинными и гибкими темно-зелеными перьями. Сын Вождя стоял возле своего чемодана и оглядывался в восторженном изумлении.
Откуда-то сверху на него наплывал пряный, чуть лимонный запах; он поднял голову и увидел большое темнолиственное дерево, на ветвях которого покачивались неправдоподобные огромные белые цветы. «Магнолия», — вдруг вспомнил он. Он видел такие деревья в полузабытой прошлой жизни. Он вспомнил нарядных людей, белые платья и кружевные зонтики дам, целые горы цветов на улицах, ослепительно-белые, до ломоты в глазах, жестко накрахмаленные скатерти и салфетки на столиках, просторно расставленных на веранде ресторана. Он вдруг вспомнил даже вкус холодного лимонада из высокого запотевшего бокала. «Пей маленькими глотками, не то простудишь горло», — говорила ему мама. «Ницца» — так называлась та удивительная жизнь.
— Берите чемодан и пойдемте разыскивать наше пристанище!
Он вздрогнул, услышав голос Гаврилова, но послушно наклонился и поднял довольно тяжелый чемодан со своими вещами, которых он еще сам не видел.
Они прошли мимо цветников, мимо пруда со старыми ивами на берегу и каменной беседкой на островке, мимо прелестной прозрачной рощицы бамбука.
«Пристанище» оказалось отдельным маленьким домиком, наполовину укрытым за высокими кустами роз. В домике была гостиная, ванная комната с туалетом и большим окном и две спальни: одну занял Гаврилов, вторую он предложил Сыну Вождя. Он сказал, что в домике они будут жить вдвоем.
Сын Вождя прошел в свою спальню. Он поставил чемодан возле платяного шкафа, присел на аккуратно застеленную кровать и покачался, наслаждаясь упругостью пружинного матраца. Потом положил чемодан на письменный стол, стоявший у окна, раскрыл его и, радуясь каждой вещи, начал раскладывать все по местам. Белье, халат, несколько рубашек, спортивный костюм и белый костюм из сурового полотна, легкие туфли с дырочками — сандалеты. Он оглаживал каждую вещь и раскладывал, развешивал, перекладывал и перевешивал, и получал от этого истинное удовольствие.