Шрифт:
Глава 1. Глупый мышонок
В первый раз Егор потерял ее, когда ему было 4 года.
– Мамочка, – стоял он на детском деревянном стульчике перед окном, забросив на спину тюлевую занавеску. – Мамочка, вернись!
Из окна был виден детский сад. В железные ворота, к которым Егорка пару месяцев назад прилип языком, въехал грузовик. Сейчас выйдут женщины в белых халатах и начнут махать руками. Егор уже знал, что так происходит всякий раз, когда привозят продукты. Сам он никогда не посещал детский сад, потому что у мамы тоже была мама, его бабушка Нюра. Она присматривала за мальчиком, пока мама работала. Если
«Ишь, умный какой нашелся! Щас ремня получишь», – грозилась всякий раз бабушка, когда Гора, как ему казалось, говорил правильные вещи. Ремня он не хотел. А в садик со сказочным названием «Золотой ключик» хотел очень. «Нечего микробы таскать», – говорила бабушка, и мама с ней всякий раз соглашалась.
В тот день мама не пошла на работу. Опустилась на краешек кресла около красного телефона, который стоял в бабушкиной комнате, и набрала номер. Егор знал, что если засовывать пальцы в дырочки с цифрами по очереди и крутить прозрачный диск, то на том конце провода обязательно ответят. Только где был тот конец, он не понимал.
«Приболела», – сказала мама в трубку. Трубка что-то харкнула в ответ.
Мальчик обрадовался. Нет, не от того, что мама заболела, а что она целый день будет с ним дома. Подложит под спину пухлую подушку, укроется махровым пледом по самый подбородок, обнимет Егорку, и так до самого вечера они и просидят вдвоем. Может быть, мама даже почитает ему сказку или расскажет какую-нибудь историю. Он любил слушать про ее работу или про то, как маленькой девочкой дедушка водил ее в зоопарк и на речку. Хотя, по правде сказать, больной она ему не показалась. Мальчик забрался к ней на колени, чтобы рассказать, как он рад, что сегодня она не пойдет на свою работу.
– Оставь мать в покое! Опять нагуляла где-то, – рявкнула Нюра.
Горка не понимал, что можно нагулять. Когда они с бабушкой зимой ходили на улицу, он нагуливал только красный нос и щеки. Мамин же нос был обычный. И щеки тоже.
– Ты уже один раз принесла в подоле, Ксения, – ворчала бабушка.
– Ой, мама, вечно ты лезешь!
– Как ты собираешь людям в глаза смотреть? Без мужа. Стыд какой. Хорошо, отец не дожил.
Мама зло накинула на теплый свитер с высоким горлом светло-серое пальто, обула сапожки и вылетела из квартиры.
– Мамочка, не уходи, – размазывал он сопли по оконному стеклу.
– Вернётся твоя мама, никуда не денется.
Егор отшвырнул деревянный стульчик и бросился в комнату. В их с мамой уголок. В нем, прислонившись спиной к жаркой стене, он и просидел под окном до самого вечера. Вдруг мама почувствует, что он зовет ее, и вернётся. Сбросит уличную одежду, накинет поношенный домашний халатик, сядет рядом. Достанет из кармашка конфету или сушку и будет читать ему книжку. Малыш очень любил конфеты. И сушки любил тоже. А еще печенье со зверушками. Он мечтал, что когда вырастет, то обязательно купит маме новый халат, дутую модную куртку и духи. Духи тоже купит, французские.
– У нас с тобой особенная связь, – шептала ему каждый раз мама. – Ты только позови, и я приду.
– Мама, мамочка, мама, – тихонько, чтобы не слышала бабушка, скулил Егор, пока так и не уснул в уголочке, прислонившись к горячей стенке.
Мамы не было два дня. А потом она пришла. Утром.
– Явилась, – сказала бабушка, – ребенок весь извелся.
– Отстать, мама! – она без сил повалилась на пуф
Вдруг бабушкино лицо разгладилось, просветлело. Егору даже показалось, что она помолодела. Хотя он не считал бабушку старой, просто по сравнению с мамой она была уже не очень молодой.
– Сделала? – всплеснула бабушка руками. – Вот правильно, Оксаночка, правильно. Зачем нам еще один. Этого бы вырастить. Ну, снимай, снимай сапожки. Давай, девочка, снимай. Иди в комнату, полежи. Вот я сейчас тебе чай сделаю с вареньем, – причитала бабушка.
Егор не понимал, про кого они говорят и что хотят вырастить. Может, морковку? Он знал, что весной на даче бабушка первым делом, после уборки и наведения порядков, всегда сеяла морковку. До дачи приходилось ехать час в электричке, а потом идти несколько километров пешком с сумками и продуктами. И все это ради того, чтобы выдернуть половину из того, что бабушка до этого посеяла. «Зачем сажать, а потом выдергивать?» – спрашивал он у мамы.
– Это называется прореживать. Чтобы морковка выросла крупная, между ней должно быть достаточное расстояние, – объясняла мама.
– А почему сразу нельзя посадить нормально?
– Сразу не получится.
– Почему?
– Вырастешь – поймешь.
Гора давно выяснил, что это любимая фраза всех взрослых: вырастешь – поймешь. Он хотел поскорее вырасти, чтобы все-все понять. Уж очень тяжело было жить на свете, когда ничего не понимаешь, а объяснить никто толком не хочет.
Осенью они собирали домой две огромные сумки оранжево-черной моркови. Черная она была потому что «в земле сохраннее». Также привозили с дачи тяжелые ведра с ягодами, сумки с яблоками и грушами, сетки с огурцами, ящики с огромными лопающиеся помидорами, неподъёмные вилки капусты и редьку. Из редьки бабушка делала сок и поила Егора, когда тот болел. Морковь вместе со свеклой забирали с дачи уже совсем осенью. Потому что зимой до участка было доехать невозможно, дороги заметало, да и страшно, когда вокруг ни души. Еще мама никак не соглашалась лазить в погреб, а бабушка если и спускалась туда, то выбиралась обратно с огромным трудом. Так и стоял он закрытый, а весь урожай хранили до холодов в комнате, где обычно было сыро и прохладно.
Ходить до электрички с урожаем осенью было непросто. Дорогу от дождей развозило, и переставлять ноги с налипшими комьями грязи и глины было тяжело. Ведь приходилось нести не только тело, а еще волочить за собой огромные сумки с овощами и ягодами.
Такой получался круговорот: с дачи урожай, а на дачу разные нужные вещи. Правда, кому была нужна старая посуда, табуретки, картонные стаканчики из-под мороженого и старая Егоркина одежда, мальчик не понимал. «В хозяйстве все сгодится», – всякий раз говорила бабушка. Мама и в этот раз с ней соглашалась.
Пару раз за лето они втроем оставались на даче ночевать. Еду готовили на маленькой плитке, чашки-ложки мыли холодной водой, которую набирали из соседского колодца. Вода там была ледяная-ледяная. И Егору не разрешали смотреть вниз, в черную холодную каменную темень. «Упадешь, – махала руками мама. – Уйди, сынок, от греха подальше. Не достанем же!»
Иногда по осени мама надевала свое красное платье с маками и, накинув пальто, шла к соседу. Егор знал, что это только потому что у того был Москвич. Такой красный, с квадратными фарами. Егорку в нем укачивало, поэтому Москвич ему не нравился. А еще не нравилось, что бабушка особенно сильно ворчала из-за этого на маму.