Сыночек в награду. Подари мне любовь
Шрифт:
Ведь пока я пребываю в прострации, Владик со знанием дела несет продукты на стол, раскладывает хлеб на блюде, погружает ложечку в шоколадную пасту – и принимается делать бутерброды. Намазывает небрежно, ломая свежую мякоть и разбрасывая крошки. Но щедро. На некоторых ломтях вырастает целая шоколадная гора.
Справившись с «готовкой», последнюю ложку пасты Владик запихивает в рот. Как истинный повар, который должен лично попробовать свое блюдо.
– Вкусно, – бубнит, пачкаясь в шоколаде. Вытирает рот ладошкой, но лишь сильнее размазывает темные
Забирается на стул, поджимая ноги под себя, двигает тарелку на середину стола, берет хлеб. И зыркает на меня.
– Ешь, – кусает свой бутерброд. И смахивает крошки. – А то не выр-ластешь.
Видимо, по привычке дублирует мамину фразу. Но, задрав голову и осмотрев меня внимательно, задумчиво умолкает. Размышляет, стоит ли вообще такого бугая кормить, а потом, все-таки сжалившись надо мной, протягивает половину своего ломтика.
– Как скажешь, – устраиваюсь рядом, принимаю угощение, хотя выглядит оно неважно. Но огорчать старательного повара не хочется. И его довольная улыбка подтверждает, что я все делаю правильно.
Вроде бы…
В таком виде нас и застала Ева. Влетев в кухню, останавливается у стола и растерянно застывает. Темно-янтарный взгляд хмуро падает на тарелку с растерзанными шоколадными бутербродами.
– Почему не дождались ужина? – укоризненно качает головой, поглядывая на сына. Со мной зрительного контакта старается избегать. – А что вы едите? – тонкие пальчики обхватывают банку.
– Мам, я сам пр-лиготовил, – гордо хвастается Владик.
Тянется к тарелке и подталкивает ее ближе к маме. Жестом, взглядом, – всем своим видом приглашает присоединиться. И нетерпеливо ерзает на стуле, нервничая.
– Ураганчик, ты большой молодец. Но… – все-таки отламывает кусочек. – Ты же знаешь, что это вредно, – вздохнув, морщится слегка. А выглядит при этом скорее мило, чем грозно. И становится еще добрее и уютнее, когда все-таки сдается сыну и пробует его бутерброд. Прикрывает глаза, делая вид, что вкусно, а Владик довольно хихикает.
Стараюсь наблюдать за ними со стороны, не вмешиваться, будто сижу за стеклом. Упорно ограждаю себя от чужой семьи, но эти двое втягивают меня в свою жизнь. И сейчас я не могу не улыбнуться. А короткая фраза сама вырывается из горла.
– Вредная здесь не еда, – произношу серьезным тоном. И машинально принимаю из рук Владика очередной ломтик хлеба.
Ева выпрямляется, как по струнке, растерянно косится на меня, будто ушам собственным не верит. Просканировав меня задумчивым взглядом, через секунду расплывается в улыбке. Сияет вся изнутри, источая свет и тепло, впервые расслабляется при мне.
– Так, ну, хватит, – осмелев, выхватывает у нас с Владиком тарелку. Подмигивает сыну, посылает мне легкую улыбку. – Не перебивайте аппетит. Дайте мне немного времени, я приготовлю нормальный ужин. Ох, мужчины.
Смеется тихо, но завораживающе. Непривычно видеть ее такой – расслабленной, домашней, уютной. Слышать бархатный смех. Наблюдать, как она порхает у плиты. Вбирать аппетитные запахи, которыми
Погружаюсь в семейную атмосферу, которая так внезапно воцарилась в, казалось бы, умершем особняке, и не замечаю, как она окутывает меня цепями, подчиняет, заставляет забыться.
– Милый, тебе пюре или рис? – нежно бросает Ева, не отвлекаясь от готовки.
– Пюре, – произносим с Владиком в унисон.
Ева замирает от моего голоса, а рука с ложкой зависает над кастрюлей. Хрупкие плечи чуть заметно поднимаются и тут же аккуратно возвращаются на место. Шумный вдох разрывает внезапно повисшую тишину. Ему вторит мой хриплый кашель.
– Хорошо, – невозмутимо, но ласково бросает Ева. И как ни в чем не бывало продолжает колдовать у плиты.
Не оглядывается, но по красивому профилю четко вижу, что она опять улыбается.
Мы оба забылись.
– Телефон жужжит, – Владик тычет пальчиком в карман моих джинсов. – Звонит, – добавляет громче и с укором, побуждая задуматься, кто из нас двоих старше и серьезнее.
Очнувшись, киваю ему благодарно и достаю трубку. И как я сам вибрацию не заметил?
Может, и к лучшему… Потому что имя контакта заставляет меня напрячься. Влад никогда не звонит мне просто так. Тем более, в столь позднее время. А если учесть, что он провел вечер с Меркуновой, то прогнозы вовсе неутешительные.
Дико не хочу отвечать на вызов, но понимаю, что должен. Ева сегодня согласилась принять часть бизнеса, но с моей стороны было бы подло бросать ее наедине с акулами, вроде Меркуновой. Придется вливаться в дело, возвращаться. Чтобы наладить все, поставить на поток, как было раньше, ликвидировать врагов, а потом со спокойной душой передать автобизнес Владу и Еве.
Черт! Не хотел же заниматься этим!
Но бросаю взгляд на миниатюрную фигурку феи, кошусь на озорного малыша рядом и поднимаю трубку. Пора встряхнуться от четырехлетней пыли. Разберусь с проблемами – и с чистой совестью буду покрываться новой.
– Да, Влад, что там с Меркуновой? – говорю при Еве. Все-таки будущая совладелица.
Но она странно реагирует. Вздрогнув, роняет ложку. Виновато смотрит на меня, когда я встаю из-за стола и подхожу к ней, чтобы помочь. Замирает, случайно столкнувшись со мной плечом.
– Тимур, советую тебе поговорить с Евой об этом. Прежде чем переписывать на нее долю. И узнать больше о ее муже, – летит из динамика, и Ева бледнеет. Услышала?
Подаю ей «сбежавшую» ложку. Мы слегка соприкасаемся пальцами, отчего по коже проносятся слабые импульсы, встречаемся взглядами.
Она что-то скрывает, но готова признаться. Я же оставляю ей время подумать, а сам выхожу из кухни, чтобы закончить разговор с Владом.
Закрываюсь в кабинете, по привычке тянусь к ящику стола, почти дотрагиваюсь до фоторамки, которую храню там, в глубине, вдали от посторонних глаз. И как можно ближе к себе. Вот уже четыре года. Но останавливаюсь. Впервые. Сжимаю ладонь в кулак, одним толчком задвигаю ящик.