Сыночек в награду. Подари мне любовь

Лесневская Вероника

Обхватываю тонкие запястья, прижимаю к своей груди, сминая ткань выглаженной рубашки. Белоснежной. Черт, сто лет обо мне никто так не заботился. Внимание Евы сначала было непривычным, но с каждым днем я постепенно разрешал себе не только принимать все, что она для меня делает, но и наслаждаться этим. Стоило мне забыться, как фея незаметно сменила мой гардероб. Коварная женщина.

– А, хорошо, – машинально и чуть заторможено отвечает. Одергивает руки, теребит пальцами галстук, свисающий с ее ладони, как змея.

Она будто проводит

какой-то особый ритуал «правильной женщины». И я готов простить ей все. Но пытаться повязать удавку мне на шею – это уже слишком. Я и раньше терпеть не мог носить галстуки, только по особым случаям, а после нескольких лет в футболках и джинсах – вообще отвык от делового стиля.

– Извини, просто после клиники мы собирались сразу на встречу по поводу гранта, - тихонько оправдывается. – Ну, нет так нет. Как скажешь, – отводит взгляд.

Переключает внимание на сына. Владик, как обычно, помогает разрядить обстановку. Слетает с лестницы с щенком на руках, пускает его на ковер. Замирает, заметив светлую шерсть на своем синем костюмчике, с опаской зыркает на мать и принимается лихорадочно оттирать пиджак.

– Вла-адик, – огорченно тянет Ева.

– Ладно, завязывай, – указываю на чертов галстук в ее руках и украдкой подмигиваю озорному мальчишке. Беру удар на себя, пока он приводит одежду в порядок.

– Мне несложно. Наоборот, приятно, – просветлев, улыбается фея. – И это меня успокаивает, – делает аккуратный узел.

– А ты нервничаешь? – укладываю ладони на ее талию, осторожно поглаживаю, чтобы не испортить наряд. Хотя безумно тянет это сделать – усилить хватку, смять безупречную ткань, обласкать через нее хрупкое тело. Хочется до покалывания в пальцах.

На Еве строгое бирюзовое платье, до колена, и со скромным декольте, а меня так ведет, будто она полуголая передо мной стоит. Но все мысли вышибает из головы ее следующая фраза. Как выстрел.

– Мне кажется, мы совершаем ошибку. То есть я ее совершаю… – бросает взгляд на сына.

Малыш как ни в чем не бывало несется за лающим Тимкой, ловит его и чешет за ушком. По гостиной разносится детский смех, перемешанный с радостным собачьим скулежем.

– Какую ошибку? – с трудом выдавливаю из себя, отвлекаясь от ребенка.

Пристально всмотревшись в растерянное лицо Евы, пытаюсь считать ее эмоции. И понять причину.

Какого черта? У нас ведь все так хорошо было в последние дни. Перебрались на второй этаж, заказали мебель для детской. А как загорелась Ева, когда я предложил ей самой расписать стены. Сначала удивилась, будто я ей что-то сверхъестественное разрешил, а потом села с Владиком за ноутбук выбирать эскизы и цвета.

После всего, что случилось между нами...

Что и, главное, когда пошло не так? И какого хрена я пропустил?

– Ева? – суровым окликом вырываю ее из размышлений. И дико переживаю вместе с ней.

Моя ошибка лишь в том, что я долго раскачивался, утопая в горе, не замечал ничего

вокруг. И не сделал Еву своей раньше. Однако за нашу неделю вместе я наверстал упущенное.

– Сегодняшний тест ДНК, – выдыхает она, поправляя и без того ровный воротник. При этом ласково проводит пальцами по моей шее, поэтому я даже не думаю сопротивляться. Пусть делает со мной, что хочет.

– Что с ним не так?

– Он ведь покажет, что Владик – сын Игоря, – закусив розовую, покрытую легким блеском, губу, Ева смотрит на меня в поисках поддержки и совета. – Если в лаборатории все пройдет чисто и честно, результат может быть только один, – уверенно чеканит, не зная деталей. – Я ведь правда не изменяла мужу. В назначенное время явилась к репродуктологу, и мне сделали ЭКО.

– Я верю, – веду ладонями к ее пояснице. Крепче обнимаю Еву.

– Так вот… Когда Игорь убедится, что Владик родной ему, то… – судорожно сглатывает, – он может не дать развод. И будет добиваться встреч с сыном, а я… – дает себе секундную передышку, которая кажется мне вечностью. Жду продолжения, как приговора. – Я не хочу возвращаться к нему после всего, что произошло. И к ребенку его не подпущу, – стискивает кулаки, сминая в них лацканы моего пиджака.

Перехватываю ее руки, целую.

– Воскресенский перетряс всю клинику, где вы делали ЭКО, – приоткрываю Еве часть правды. – Врачи допустили халатность, так что есть большая доля вероятности, что отец не Игорь.

Умолкаю. О возможном «кандидате» на роль папы Владика – решаю рассказать после результатов теста. Воскресенский уверен, что это я. А против клиники уже возбуждено дело. Друг зря времени не терял.

Не могу избавиться от гнетущей мысли о том, не лучше было бы оставить все в тайне? И не ковырять прошлое. Похоронить его.

– Тогда получается, Игорь был отчасти прав, обвиняя меня, – хмурится фея, в очередной раз укоряя себя. Когда при любом раскладе Меркунов все равно урод – и его поступкам нет прощения.

– Нет. Не прав. Твоей вины здесь нет, – строго чеканю, чтобы она меня услышала. – Но я могу прямо сейчас позвонить в клинику и все отменить, – тянусь за телефоном в карман.

Мой последний шанс остановить время. И зациклить в этой точке, где мы с Евой счастливы. А почему бы и нет? Кому на хрен сдались эти поиски истины? Воскресенскому? Переживет.

– Не надо, – фея накрывает мою руку дрожащей ладошкой. – Забудь. Давай скорее покончим с этим. Поехали!

Смело, уверенно вздергивает подбородок, а я обхватываю его пальцами. Наклоняюсь к сжатым губам, раздвигаю их языком, и они мгновенно становятся мягче и податливее. Глубже и ненасытнее целую Еву, которая охотно откликается, с жаром включаясь в нашу игру.

Но стоит мне отстраниться, как она укоризненно качает головой, покосившись на Владика.

– А что делать. Тебя галстук успокаивает, а меня это, – еще раз целую ее, но уже быстро и невесомо.