Сыновья Беки

Боков Ахмед Хамневич

– С ними только оружием можно говорить! – выкрикнул другой голос.

Киров тотчас отпарировал.

– Не слушайте этих горлопанов, товарищи, – спокойно произнес он. – Такое может сказать только враг советской власти!..

Из зала вспрыгнул на сцену казачий офицер. В руках у него был револьвер. Офицер не выстрелил, может, пыл поугас при взгляде на пулемет, что стоял рядом со столом, направленный в зал.

– Видите эту телеграмму? – закричал офицер, вынимая из левого кармана бумагу. – Она только что получена из станицы Слепцовской. Чеченцы ворвались

туда, жгут дома, убивают казаков, их жен и детей!..

Поднялся шум. Многие повскакали с мест, стали кричать, размахивать руками…

– Успокойтесь, товарищи! – поднял руку Киров. – Такие «телеграммы» фабрикуются очень просто. Не впервые господа офицеры прибегают к подобным трюкам, подстрекая народы к вражде и кровопролитию. И «телеграммой» такой перед нами уже не раз размахивали. Все это ложь!

– Ложь, говоришь! За азиатов хлопочешь! – раздался совсем рядом, над ухом Хасана, знакомый голос.

Хасан обернулся: это кричал Илюха, в руке у него был наган. Кто-то резко рванул эту руку и опустил вниз.

Хасан был потрясен: Илюха, брат Мити, хотел стрелять в Кирова?! В голове все перемешалось…

– Ну, погоди, я с тобой еще поговорю! – Это Илюха сказал уже Мите, который не дал ему выстрелить. – И за ингуша твоего, что кабардинцем называешь, схлопочешь сполна…

– Прекратите разговоры, – зашикали вокруг, – мешаете слушать.

Илюха вышел из зала.

Митя пробрался поближе к Хасану.

– Уходить надо. Илюха, сволочь, злой, как зверь, от него добра не жди. Не верит мне, что ты кабардинец.

Они стали проталкиваться к выходу. Вокруг недовольно зашумели.

Хасан жалел, что не удалось ему дослушать Кирова, но он уже твердо верил: есть на свете правда и она победит. Уверенность, с какой держался и говорил Киров, словно бы передалась Хасану. Ему уже не терпелось поскорее попасть к своим и рассказать о том, что он услышал здесь…

Зал вдруг взорвался аплодисментами. Хасан остановился у самого выхода и на минуту снова вслушался в происходящее. Слова Кирова до него не долетали, но Хасан понял, что большинство находящихся в зале казаков поддерживают Кирова.

– Видишь, как казаки встают на сторону большевиков! Не далек тот день, когда офицерью каюк будет. Не видать Илюхе, прихвостню ихнему, офицерского чина. На тебе хочет выслужиться. На-ка, выкуси кукиш, так мы тебе и дались!

Последние слова Митя говорил уже за дверью.

Хасан выбрался вслед за другом. Они кубарем скатились с лестницы и выбежали на улицу.

Ночь была туманная и темная. Народу вокруг ни души. Тишина полная.

– Слава богу, что такая темень, – сказал Митя.

Остановились они только у реки. Некоторое время прислушивались. Похоже, и здесь было спокойно. Все словно вымерло. Осторожно ступая, двинулись вдоль берега. Недолго пришлось им искать чужую лодку. Привязанная к колышку, она плавно покачивалась на волнах. Митя обеими руками схватился за веревку, сбросил петлю с колышка, подтянул лодку поближе к берегу, сделал знак Хасану: садись, мол. Затем и сам спрыгнул в лодку и

взялся за весла.

Вскоре перед ними возникло что-то вроде стены. Это был другой берег.

Митя зашептал Хасану на ухо:

– Пойдешь влево и выйдешь на дорогу…

Хасан кивнул. Он и сам знал, как отсюда выбраться: держись Терека – не заблудишься. Хасан пожал руку другу и сказал:

– Спасибо за все, Митя. Ты – мужчина. Никогда не забуду…

– Да ладно тебе. Сам бы небось и не такое сделал… В другой раз приезжай. Скоро все войдет в берега. Видал, как люди против офицерья поднялись? Недалек день, когда Илюха хвост свой прижмет. Недельки через две все переменится.

– Приеду, обязательно приеду!

Хасан выпрыгнул на берег. Митя повернул лодку и быстро скрылся из глаз в ночной тьме. Но с берега вдруг кто-то крикнул:

– Эй, кто там на лодке? Услыхали, видать, всплески весел. Хасан затаился в камнях.

Через некоторое время окрик повторился:

– Отвечай, или мы будем стрелять! – И следом трахнули выстрелы.

Однако лодка исчезла. Всадники проехали мимо Хасана. Они еще раз выстрелили в темноту и ускакали.

Хасан двинулся вдоль реки, спешил выйти на дорогу, ведущую наверх. Он твердо знал, что вправо от этой дороги лежит Гушко-Юрт, а чуть дальше путь на Сагопши.

Трудно сказать, как это случилось, но Хасан явно заблудился: желанной дороги он не нашел. Решил идти по звездам – на юг.

Долго Хасан плутал по бездорожью. Трава от туманной росы была мокрая, но он не замечал ни сырости, ни холода, ни пронизывающего ветра. Все думал только о дороге: где она? Как сквозь землю провалилась, проклятая. Вдруг показалось, что в темное небо подлили молока. Неужто светает?

Вскоре на горизонте вырисовался перевал. Хасан взял путь прямо на него. Он знал, что там кончается опасность: хребет контролируют ингуши. «Не к Магомед-Юрту ли я вышел?» – подумал Хасан, но местность кругом была малознакомая.

Совсем неожиданно Хасан вышел на дорогу, лесом направился вверх. Вдруг он услышал конский топот. Оглянулся. Удивление и радость смешались в душе: Хасан узнал Малсага. Даже подумать не успел, откуда он мог тут взяться, как Малсаг окликнул его:

– Э, Хасан, ты откуда?

– Из Моздока.

– Не может быть! – Малсаг недоверчиво оглядел земляка.

Хасан рассказал обо всем, что видел и слышал.

– Надо скорее к своим пробираться, – добавил он, – уговорить их разъехаться по домам. Нечего зря мучиться на холоде.

– Еще вчера ночью разъехались. Оставили для охраны дорог от каждого села по двадцать человек, а все остальные разъехались.

– Ну, если так…

Честно говоря, Хасан и радовался и нет. Уж очень ему хотелось самому сообщить людям добрую весть.

Хасан опустил голову.

– Смотри, какой лес у Мазая! – прервал его раздумья Малсаг. По обе стороны дороги высились ровные, как шомпола, граб, карагач, дуб, ясень. – Теперь все это будет принадлежать народу. Из этого леса мы построим в наших селах школы, как в Назрани.