Сыновья человека с каменным сердцем

Йокаи Мор

Вожаки доберутся до Турции, как во времена Тёкёли, [146] призовут на помощь турок, те не захотят спасовать перед русскими и будут вынуждены прийти нам на подмогу.

За спиной турок стоят Англия и Франция, они тоже нападут на Россию.

Венгерскую корону могут предложить младшему сыну английской королевы, и он согласится ее принять.

В Азии еще осталось семь мадьярских племен, живущих на древней прародине. За ними поехал старик Мэсарош, он приведет их сюда, в страну. В каждом племени – по тридцать

тысяч воинов.

146

Тёкёли Имре (1656–1705) – вождь венгерского освободительного восстания 1678 года, направленного против Габсбургов. В своей борьбе против Австрии опирался на Турцию, куда впоследствии эмигрировал

Бокша рассказывал все это Эдену с убежденностью фанатика, твердо верившего в реальность своих иллюзий.

Эден не возражал. Только думал про себя:

«Неужели и я стану когда-нибудь таким вот одержимым?»

Да, это было неизбежно.

Не было в то время ни одного человека, который не вынашивал бы в сердце своем самых невероятных, самых фантастических планов, который не надеялся бы на чудо Мы занимались даже столовращением, вызывали духов и выстукиванием вопрошали их: «Что будет с нами?»

Мы предавались мечтам. Кто это – «мы?»

Да все жители тогдашней Венгрии!

Разница заключалась лишь в том, что одни умели скрывать свой недуг, другие не считали это нужным.

Так смертельно больная нация предавалась безудержным мечтам.

О, как долго не наступало ее выздоровление!..

Был уже полдень, когда путники добрались до небольшого островка среди болот, служившего привалом на этом безлюдном пути.

Островок представлял собой круглую площадку на более пяти-шести саженей в поперечнике, окаймленную вереском и кустами дрока. В центре этой лужайки стоял ветхий шалаш, сложенный из связок тростника, перетянутых рогожей.

– Здесь, сударь, мы и передохнем, – сказал Гергё Бокша, спрыгивая с коня. – Лошадей нужно беречь.

Лужайку покрывала пышная трава с примесью желтой люцерны – прекрасное пастбище для коней.

– Вы ничего не чувствуете? – спросил Бокша.

– Ничего, – ответил Эден, не поняв вопроса.

– Даже голода?

– Его я могу, долго сносить.

– Сейчас мы что-нибудь разыщем, в воде всегда что-нибудь водится.

Бокша снял сапоги и, подвернув штаны, залез в воду у самого края островка. Через несколько минут он вернулся со шляпой, полной раков.

– Они особенно вкусны в те месяцы, в которых нет буквы «р».

Бросив раков в вырытую яму, он соорудил над ней костер из суховейника и камыша и с помощью трута зажег сухую траву. Раки, когда с них была соскоблена зола, оказались красными и отлично испеклись.

Гёргё вытащил их из костра, разложил на траве перед Эденом и, подавая ему пример, принялся ими лакомиться.

Эден даже не притронулся к угощению, хотя Бокша на все лады расхваливал раков.

Покончив с едой, он сказал Эдену:

– Нет, так не годится. Предстоит ехать еще целые сутки, пока мы доберемся до места, о котором я говорил, Вы ведь со вчерашнего дня ничего не ели и

в дороге выбьетесь из сил. Мне это привычно, я могу питаться дней пять лишь сырыми улитками да болотными орехами. Слов нет, все это малопригодно для желудка знатного человека. Ну, да ничего, я постараюсь помочь беде. К северу, в двух часах ходьбы отсюда, находится Комади. Я проберусь туда, а вы оставайтесь пока здесь и ждите меня. Можете за это время хорошенько выспаться, только подкиньте в костер хворосту, чтобы отогнать комаров. Вы поди уж много ночей не спали? Я раздобуду провизии и вернусь еще до сумерек. А ночью, при лунном свете, тронемся в путь. Согласны?

Эден кивнул головой. Со времени страшного поражения он лишился всякой воли, им владело какое-то безразличие.

Бокша, торопливо взнуздав коня, направился к северу и скрылся в зарослях камыша.

Только с этого момента почувствовал Эден всю тяжесть одиночества. Он был словно за пределами мира. Один-одинешенек на заброшенном островке размером в двадцать квадратных саженей.

Даже дикая растительность этого островка, как бы изгнанная из цивилизованного мира и отягощенная дурной славой, казалось, избегала людных мест и уединилась в глуши.

Тут собрались и ядовитая цикута, и собачья петрушка с синими листьями, и кусты кроваво-красных волчьих ягод, и водяной поручейник с едким, дурманящим запахом, и даже вонючие бешеные огурцы и зловещая черная черемица. Они походили на свору разбойников и тайных убийц, на избегающую человеческого общества банду, преследующую все живое.

А вокруг – замкнутое кольцо необъятных болот.

Плававшие на поверхности воды кожистые, большие листья водяных лилий и их тюльпанообразные цветы говорили о том, что глубина здесь больше сажени. Желтые цветки кувшинок напоминали, что под ними глубокая тина.

Этот заброшенный уголок с одичалой природой казался Эдену Барадлаи тюрьмой, он был здесь так изолирован, словно его заточили в келью со свинцовой кровлей. Если проводник его не вернется, если он заблудится или его схватят, Эден неминуемо погибнет: собственными силами ему из этой трясины не выбраться.

Но чего, в сущности, было ему страшиться? Вскоре солнце начало клониться к закату, и мертвая степь ожила, наполнилась звуками. В воздухе что-то зашуршало – это перелетные цапли пронеслись над головой Эдена, блистая на солнце белым оперением. Где-то вдали послышалось тоскливое, похожее на рев, уханье выпи. Возле своей норы завыла водяная собака. Мириады квакающих лягушек примешивали свой хор к кряканью диких уток и галстушников. Ко всему этому присоединялось доносившееся с левады волчье завывание.

Если бы услышать колокольный звон! Но, видимо, ближайшее селение находилось очень далеко.

Тем не менее Эдену казалось, что сквозь дикий галдеж обитателей водяного царства порою прорывается какое-то громыханье, от которого гудит земля, как от далекой артиллерийской канонады. Вот оно снова повторяется, еще и еще.

Эден невольно вспомнил все, что говорил Бокша.

Уже три дня как последняя боеспособная венгерская часть сложила оружие и прекратила сопротивление. Кто же ведет артиллерийскую стрельбу.