Сыновья человека с каменным сердцем
Шрифт:
– Так и будет.
Рихард шагнул к двери, у которой стоял Пал.
– Ступай, – обратился он к нему тихим, решительным голосом, – сообщи взводным новый пароль: «Скачи домой!».
Старый служака, не произнеся ни слова, кинулся исполнять приказание.
– Мой жребий брошен, – сказал Рихард, обернувшись к матери и к невесте. – Но что теперь будет с вами?
– Кто знает? Все мы под богом ходим.
– В город вам возвращаться нельзя. Завтра его начнут штурмовать со всех сторон. Вам повсюду будет грозить опасность. Я уйду с отрядом пока темно: дождь поможет нам незаметно перейти линию
Но обе женщины отрицательно покачали головой.
– Сын мой, я должна вернуться в Вену.
– Мама! Подумай о том, что завтра город будет полностью окружен и тебя схватят.
– Разве могу я об этом думать? В городе у меня остался еще один сын, и я пойду за ним. Что бы ни случилось, какие бы опасности ни стояли на моем пути, но я вырву своего сына из их рук. Я не отдам им его!
Рихард закрыл лицо руками.
– О мама! Я пигмей в сравнении с тобой.
Затем он с тревогой посмотрел на Эдит, как бы спрашивая, что станется с нею, с этим цветком, подхваченным вихрем. Куда она пойдет? Что будет делать? Что ее ожидает?
Эдит поняла этот немой тревожный вопрос и заговорила, впервые нарушив молчание:
– За меня не беспокойтесь, Рихард. Ваша матушка проводит меня до монастыря. Я возвращусь туда. Не бойтесь, со мной ничего не случится. Накажут, но не убьют. Зато я буду в надежном месте. Я стану вас ждать. Ждать до тех пор, пока вы вернетесь ко мне победителем и навсегда заберете меня оттуда. Я буду терпеливо ждать этого счастливого дня. Ну, а если небо пожелает, чтобы вы нашли себе невесту красивее меня, которую ее избранники зовут «красавица смерть», я по крайней мере буду знать, за кого молиться, склонившись на холодный камень.
Когда девушка закончила свою речь, госпожа Барадлаи с мягкой настойчивостью подтолкнула Эдит к Рихарду; и пока они, слившись в прощальном объятье, молча давали друг другу клятву в святости своей любви, мать, воздев дрожащие от волнения руки к небу, молила бога, если он только взирает с небес, не отринуть эту клятву.
Во дворе застучали копыта: гусары равняли строй.
– Время! Спеши, сын мой, – сказала госпожа Барадлаи.
Рихард вытер ее слезы. Он обнял мать, затем, завязав плащ у подбородка, вышел вместе с ней и Эдит из сторожки.
По-прежнему моросил дождь.
Гусарский отряд выстроился за воротами кладбища.
Рихард вскочил на коня и занял место во главе отряда.
Когда госпожа Барадлаи и Эдит прошли мимо всадников, те вполголоса, но дружно воскликнули: «Эльен!» [54] в честь этих женщин. И это тихое «Эльен!», вырвавшееся, как единый вздох, из груди сотен солдат, походило на дуновение ветра, на шум лиственного леса.
– Скачи домой! – прозвучал негромкий приказ, и отряд тронулся. Горнист отряда погиб, но в ту ночь гусарам не требовался призывный сигнал рожка. Они исчезли во мгле, словно стоглавое привидение.
54
Виват, да здравствует (венгерск.).
Господин
– Пора подумать о возвращении, – недовольно проворчала фрау Баби. – Такой дождь нам вовсе ни к чему. По прежней дороге не пройти: там теперь вода.
– Прибегнем к тому же способу, который помог нам вчера пробраться в Вену, – успокоила ее госпожа Барадлаи. – Двинемся прямо к солдатскому бивуаку под видом торговок съестным.
– Что верно то верно: коли вчера прошли, то и сегодня, даст бог, проберемся. Только вот что: вчера-то мы были вдвоем. Нам, в наши лета, не хитро пройти через солдатский лагерь. Но сегодня с нами она! – кивнула зеленщица на Эдит. – К нам-то вряд ли кто привяжется, особенно, если зубы оскалим. А вот нашей барышне труднее придется. На ее мордочку много поди найдется охотников. Я это не к тому говорю, что непременно беда с ней приключится, а просто боюсь за нее. Привяжется какой-нибудь хлыщ, начнет разглагольствовать да по щечке трепать, а она девушка нежная, непривыкшая к такому обращению, вот. и обнаружится, что она барышня, а не кухаркина дочка. Тогда пиши пропало.
– Не бойтесь за меня, фрау Мам! – успокаивала ее Эдит. – Не такая уж я неженка. Меня тоже с людской воспитывали!
Эдит вспомнила в эту минуту, при каких обстоятельствах она познакомилась с Рихардом.
– Ну, смотри, будь умницей, Лени! Главное – держись веселее! И выражайся попроще!
Каждая закинула свою ношу за спину. По дну канавы идти теперь действительно было невозможно. Правый берег тоже был труднопроходим, ибо он круто поднимался вверх. Им пришлось перейти по пешеходному мостку на другую сторону отводного канала и продолжать путь по левому берегу. Фрау Баби утверждала, что знает, в каком направлении надо идти, ей, мол, хорошо известна дорога, которая ведет к огородам и там есть проход в изгороди.
По-прежнему лил дождь и было темно. Время приближалось, по их подсчетам, к четырем часам утра. Разобраться, где именно они находятся, было невозможно. Единственным компасом служил лишь непрекращавшийся дождь, который раньше хлестал им в спину, а теперь бил прямо в лицо.
Вдруг неожиданно дождь перестал, облака раздвинулись, и перед путницами предстал один из военных лагерей армии, осаждавшей город.
Справа и слева можно было различить сидевших на конях кирасиров в белых накидках.
Поворачивать вспять было поздно.
Всего лишь шагах в двадцати от них стоял перестроенный под корчму крестьянский дом. В нем, должно быть, помещался штаб бравых кирасиров. Изнутри доносился звук шарманки. Возможно, там танцевали.
Несколько военных стояло у дверей.
Заметив приближающихся женщин, они, подкручивая усы, подошли и окружили их со всех сторон.
– Эй, дурень, дай пройти! Не балуй! – крикнула па одного из солдат Фрау Баби. – Не видишь, что ли, картошку вам принесли, проголодались небось?