Сыновья и любовники
Шрифт:
— Мама, мама!
Он все еще оставался с матерью, когда пришли гробовщики, молодые люди, былые его одноклассники. Они касались покойницы почтительно, спокойно и деловито. Они не смотрели на нее. Пол ревниво за ними следил. Энни и он свирепо охраняли мать. Никого не пускали посмотреть на нее, и соседи обижались.
Немного погодя Пол ушел из дому и у одного из приятелей сел за карты. Вернулся он в полночь. Едва он вошел, поднялся с дивана отец и жалобно сказал:
— Я уж думал, ты вовсе не вернешься, сынок.
— Я не думал, что ты станешь ждать, —
Таким заброшенным казался отец. Прежде Морел был человек, не знающий страха, — решительно ничто его не пугало. И Пол вдруг понял, что отец боялся лечь, когда он в доме один на один с покойницей. И пожалел старика.
— Я забыл, что ты будешь тут один, отец, — сказал он.
— Тебе поесть охота? — спросил Морел.
— Нет.
— Сядь-ка… я молока тебе вскипятил. Сейчас принесу, как раз малость остыло.
Пол выпил молоко.
— Завтра мне надо в Ноттингем, — сказал он.
Немного погодя Морел пошел спать. Он поспешно миновал закрытую дверь, а свою оставил открытой. Скоро сын тоже поднялся наверх. Он, как всегда, зашел поцеловать мать, пожелать спокойной ночи. В комнате было темно и холодно. Жаль, нельзя было оставить здесь гореть камин. Ей все снился ее молодой сон. Но она все равно была бы холодная.
— Родная моя! — прошептал он. — Родная моя!
И он ее не поцеловал, побоялся ощутить, что она холодная, незнакомая. Спала она так красиво, и оттого ему полегчало. Он бесшумно притворил дверь, чтобы не разбудить ее, и пошел спать.
Утром Морел услышал, что Энни внизу, а Пол покашливает у себя в комнате через лестничную площадку, и это помогло ему собраться с духом. Он отворил дверь жениной спальни и вошел в затемненную комнату. В полутьме он увидел белую приподнятую на кровати фигуру, но посмотреть на лицо не решился. Смущенный, испуганный до того, что совсем себя потерял, он выбрался из комнаты и покинул жену. Больше он ни разу на нее не взглянул. Он не видел ее уже многие месяцы, потому что не решался на нее взглянуть. А ведь сейчас она опять походила на его молодую жену.
— Ты ее видел? — резко спросила Энни после завтрака.
— Да, — ответил он.
— Правда, она славно выглядит?
— Да.
Скоро он ушел из дому. И, казалось, все время старался держаться подальше от родного крова.
Пол взял на себя все заботы, делал все, чего требовала смерть. В Ноттингеме он встретился с Кларой, и они выпили чаю в кафе и совсем развеселились. Ей несказанно полегчало, когда она поняла, что случившееся для него не трагедия.
Позднее начала съезжаться родня, похороны стали публичным действом, а дети покойной — представителями семьи. Сами они отошли в тень. Похоронили миссис Морел в бурный дождливый и ветреный день. Мокрая глина блестела, белые цветы намокли, хоть выжми. Энни ухватилась за руки Пола и наклонилась над могилой. Глубоко внизу она увидела темный угол Уильямова гроба. Дубовый гроб неотвратимо опускался. Вот и нету матери. В могилу лил дождь. Черная процессия с поблескивающими зонтами двинулась прочь. Под холодным проливным дождем кладбище опустело.
Пол вернулся
Так он пытался избавиться от мыслей о ней. Никогда он по-настоящему о ней не думал. Никогда не признавал в себе глубинных движений души. Полу ненавистно было, что отец сидит и распускает нюни. Он знал, отец и в пивных будет так же хныкать. Потому что, хотел Морел того или нет, смерть жены была для него подлинной трагедией. Некоторое время спустя он иной раз вставал после дневного сна бледный, поникший.
— Я мать нынче во сне видал, — говорил он вполголоса.
— Правда, отец? Я вижу ее во сне всегда здоровую. Она мне часто снится, и это так славно, естественно, будто ничего не изменилось.
Но Морел, сжавшись, в ужасе садился перед камином.
Проходили недели, какие-то призрачные, не приносящие ни особой боли, ни иных каких-то чувств, разве что некоторое облегчение, по большей части nuit blanche [25] . Пол не находил себе места. Несколько месяцев, с тех пор, как матери стало хуже, он не был близок с Кларой. Она как бы утратила для него притягательность, стала слишком далека. Изредка она виделась с Доусом, но пропасть, разделявшая их, ничуть не стала меньше. Все трое отдались на волю судьбы.
25
бессонная ночь (фр.)
Доус поправлялся, хоть и очень медленно. На Рождество, в санатории в Скегнессе, он был уже почти здоров. Пол на несколько дней уехал к морю. Отец гостил у Энни в Шеффилде. Доус приехал к Полу. Время пребывания в Скегнессе кончилось. Казалось, эти двое, кое о чем так упорно умалчивая, были, однако, преданы друг другу. Доус теперь полагался на Морела. Он знал. Пол и Клара, в сущности, расстались.
Через два дня после Рождества Пол вернулся в Ноттингем. Накануне вечером они сидели с Доусом у камина и курили.
— Ты ведь знаешь, завтра на денек приезжает Клара? — сказал Пол.
Доус глянул на него.
— Да, ты говорил, — отозвался он.
Пол допил оставшиеся у него в стакане виски.
— Я сказал хозяйке, приезжает твоя жена, — сказал он.
— Вон как? — отозвался Доус несколько подавленно, но, можно сказать, покорно. Неуклюже, с трудом поднялся и потянулся за стаканом Пола.
— Давай налью, — сказал он.
Пол вскочил.
— Сиди, сиди, — сказал он.
Но Доус неверной рукой продолжал смешивать напитки.