Сыновья

Смирнов Василий Александрович

Анна Михайловна усмехнулась:

— Глаза страшатся, а руки делают.

Сталин на миг задержался, взглянул на нее и с уважением пожал ей еще раз руку.

— Сколько вам лет, Анна Михайловна?

— Без двух шесть десятков… будет летом.

Сталин покачал головой.

— Не переутомляйте себя. В вашем возрасте это вредно.

— А вам сколько лет, Иосиф Виссарионыч? — спросила Анна Михайловна, щурясь.

— Без трех… шесть десятков… будет зимой.

— A-а! Только на один год? Но ведь

у меня, Иосиф Виссарионыч, участочек два гектара, а у тебя… у вас — малость побольше… Ровно бы тоже не след утомляться… Вы бы к нам приехали, в колхоз. Эх, и молоко у нас парное!

Сталин рассмеялся, полез в карман за трубкой.

— Да его и у нас тут хватает… молока парного.

Они гуляли по коридору, и Анна Михайловна неторопко рассказывала. Прозвенел звонок, коридор опустел, а Сталин все слушал ее, вглядываясь через непритворенную дверь в зал.

— Двойни? — переспросил он, когда она заговорила о сыновьях. — Счастливица… И без отца воспитала?

Он одобрительно кивал головой, и когда Анна Михайловна рассказала, как сыновья ее работают сейчас в колхозе, он вынул изо рта трубку и, поглаживая усы, улыбнулся:

— В мать пошли… Хорошая мать!

И тут Анна Михайловна дрогнула, заторопилась, заговорила, что вот не привезла, как другие, подарочка, а есть у нее заветный снопик льна, пожалуй, повыше ее будет ростом.

— Подарочка? От вас, Анна Михайловна?.. Да вы нам такой подарочек привезли, лучше и не надо, — остановил ее Сталин. — Ваши сыновья — вот подарок.

Он подвел ее к окну и, глядя куда-то вдаль, помолчал.

— А лен — это хорошо. Очень… — задумчиво сказал Сталин. — Но лен — что? Лен — дело наживное… Дети — вот главное… Они наше будущее, наша надежда… Ради кого проливали кровь, умирали отцы и матери? Ради детей своих… Ради кого мы с вами живем, боремся, строим? Ради детей своих… Мы начали, они завершат наше дело, сменят нас, стариков, донесут наше знамя до победного конца… Не правда ли? Дети наши — счастье наше.

Он опять помолчал, потом шагнул, встав совсем близко, поднял правую руку и, вытянув указательный палец, как бы убеждая, сказал:

— Берегите свое счастье, Анна Михайловна!

XXII

Вечером совещание закрылось, но участников его попросили не разъезжаться.

— Ты знаешь почему? — шепнула на ухо Анне Михайловне колхозница из Смоленской области. — Нас орденами наградят. Мне Михаил Иванович сказал.

— Ежели всех награждать — орденов не хватит, — усмехнулась Анна Михайловна.

Они посетили Мавзолей Ленина, осмотрели Кремль, музеи, побывали в театре и, разумеется, покатались на метро. Все было ново, интересно, особенно лестница, которая спускала и поднимала людей и вдруг из ступенчатой превращалась в бегущую дорожку и ставила человека на изразцовый пол.

Хороши были музеи. В театре, как в жизни, горевали и радовались люди. Но ничто так не потрясло Анну Михайловну, как Мавзолей Ленина.

Когда она увидела это величественное мраморное сооружение, часовых, неподвижно стоявших у входа, молчаливую очередь посетителей, у нее на глаза навернулись слезы.

Она ступила на порог Мавзолея, и ее сразу окружила тишина. Анна Михайловна шла, затаив дыхание, почти на ощупь, держась за мраморную стену. Камень был гладкий, чуть влажный, как памятник на могиле под липами.

На возвышении, в стеклянном гробу, лежал Ленин. Он словно спал. У него был высокий ясный лоб. Тужурка на нем была простая, темно-коричневая.

Анна Михайловна медленно обошла гроб кругом, не сводя горячих глаз с Ленина. Перед ней была вечность. И она поклонилась этой вечности.

Выйдя из Мавзолея и заметив, что некоторые посетители снова встают в очередь у входа, она поступила так же.

И весь остаток дня Анна Михайловна была тихая, неразговорчивая, отказалась идти в кино и рано легла спать. Ей приснилось, что она третий раз была у Ленина. Он по-прежнему лежал в хрустальном гробу. Она поцеловала Ленина в лоб, он открыл глаза, встал, и они долго о чем-то хорошо разговаривали…

А утром семнадцатого марта, когда Анна Михайловна еще лежала в постели, вспоминая ускользнувшие подробности сна и дивясь на него, принесли газеты, и на первой странице крупными буквами было напечатано постановление правительства о награждении передовиков по льну и конопле. Анна Михайловна нашла в этом постановлении и свою фамилию.

В этот день она так расхрабрилась, что вышла на улицу одна, пошла толкаться по магазинам, накупила сыновьям и себе всякой всячины — и, возвращаясь в гостиницу, заплуталась. Не долго думая, она обратилась за помощью к милиционеру, стоявшему на перекрестке. Он указал ей дорогу.

Через два дня в Кремле, на заседании Президиума ЦИК СССР, Михаил Иванович Калинин вручил Анне Михайловне орден, пожал руку и поздравил. И на ордене, выпукло и незабываемо, как звезда на мраморном памятнике далекой могилы, сиял облик того, кому она поклонилась в Мавзолее.

Анна Михайловна не пожалела праздничного платья, булавкой проколола дырочку на шерстяной материи и вдела орден.

В конце заседания, после речи Калинина, в зал вошли Молотов и Сталин.

Когда все немножко поуспокоились, Анна Михайловна подошла к Сталину. Он узнал ее и поздоровался, как со старой знакомой.

— Вот… наградили… — сказала Анна Михайловна тихо. — А за что, и сама не знаю.

Сталин протянул руку и потрогал орден.

— За лен… — сказал он, помолчал и, улыбнувшись, добавил: — За сыновей, Анна Михайловна.