Сыновья
Шрифт:
Карл медленно взял протянутую ему через стол руку сына и окинул его внимательным взглядом с ног до головы.
— Чудной ты какой-то.
— А что? Старше стал? Вырос?
— Гм! Я думал, ты совсем взрослый. А ты все еще в коротких штанах.
Вальтер рассмеялся:
— Разве взрослых узнают только по длинным штанам, папа? Мы все носим короткие штаны. — Он повернулся к Фриде: — У тебя найдется, мама, что-нибудь поесть и для меня? Я зверски голоден.
— Ты так и на завод ходишь?
— В коротких штанах, хочешь сказать? Нет, туда я надеваю
Мамаша Брентен пододвинула сыну тарелку и прибор.
— Ты как будто вполне доволен своей жизнью? Очень рад за тебя… Гм!.. А как проводишь вечера? Ну, сегодня, например?
— Сегодня у нас был танцевальный вечер.
— Танцевальный вечер? — Папаша Брентен удивленно и недоверчиво поглядел на сына. — Ты был на вечере в коротких штанах?
— Конечно! — улыбнувшись, ответил Вальтер. — Было бы довольно смешно, если бы мы танцевали в длинных.
— Ага! Было бы, значит, смешно.
Вальтер склонился над говядиной с жареным картофелем и вмиг, как молодой пес, очистил тарелку. Мать всегда напоминает ему, что надо есть медленней, ведь этак он и вкуса еды не почувствует. Обращаясь к мужу, она говорит:
— Сколько может съесть парень в его годы — уму непостижимо. Трудно даже поверить.
Карл Брентен молчит. Как изменился мальчик! Когда он с ним расстался, Вальтер еще ходил в школу, играл в Городском театре. Был молчаливым и замкнутым мальчиком, любил книги, с товарищами не водился; особой склонности к чему-либо не проявлял. А сейчас он хоть и в коротких штанах, но держит себя, как взрослый, уверенно и, можно сказать, целеустремленно. Ходит на танцевальные вечера? Стало быть, у него есть товарищи, может быть, и подруги. Растут дети! Только от случая к случаю замечаешь, как они выросли. И вряд ли можно влиять на их развитие.
— Вот это еда подходящая, — одобрительно говорит Вальтер, поужинав. — Это все ты привез, отец? Вас в казарме каждый день так кормят?
Вместо ответа папаша Брентен спрашивает:
— Цел еще твой конфирмационный костюм?
— Конечно. Припрятан для особо торжественных случаев, — говорит Вальтер и, помолчав, добавляет: — Тебе не нравится, как я одет? Разве ты никогда не видел наших ребят в коротких штанах?
— Ну да, «Перелетные птицы» например, так те…
— Видишь ли, папа, я тоже член этого общества.
— Я думал, ты состоишь в Союзе молодежи?
— Состою. Но в то же время мы и друзья природы.
— Так, так!
Ужин кончился в молчании, даже несколько подавленном. Брентену еще не все ясно в сыне. «Перелетные птицы» в его представлении были какими-то городскими цыганами, которые по собственной прихоти бродят по белу свету. Крайне несимпатичная публика. Мальчик обучается ремеслу, впереди еще три года ученичества, и очень важно, чтобы он не сорвался.
Фрида убрала со стола и отправилась на кухню вскипятить кофе.
Брентен устроился поудобнее на диване и снова закурил сигару. Сыну он благодушно разрешил выкурить сигарету.
— Я не курю!
— Ну, ну, потихоньку, наверное, покуриваешь.
— Если бы я хотел курить, папа, я курил бы не тайком, а именно открыто. Но мы не курим.
— Кто — мы?
— Мы — в Союзе молодежи.
Опять Союз молодежи! Видно, этот Союз заполняет всю его жизнь, думает Брентен. То, что они не курят, похвально. Но о своей работе парень и словом не обмолвился. Отец спросил:
— А работа нравится тебе? Полюбилось тебе ремесло токаря?
— Откровенно говоря, папа, не особенно. Когда я выбирал профессию, я не имел ни малейшего представления, что такое токарь по металлу. Помимо всего прочего — нас эксплуатируют и подло обманывают. Я ведь уже работаю сдельно.
— Эксплуатируют? — Карл Брентен улыбнулся. Это сказано как-то не по возрасту рассудительно, чересчур умно. Даже на него, старого социал-демократа, слово это, услышанное из уст сына, произвело впечатление ходкого словечка, которое не стоит принимать всерьез.
— Ты всего лишь ученик, только-только начал работать.
— Ну, и что же? Как раз учеников-то и жмут вовсю, еще больше, чем прежде. — Вальтер разгорячился: — Мы работаем девять с половиной часов, наравне со взрослыми рабочими. Нам приходится давать полную норму, иначе мы сядем в лужу, не вытянем сдельщины. Вот уже три месяца я работаю на токарном станке. И все на одной и той же операции.
— И это еще счастье, — вставляет слово мамаша Брентен, накрывая стол для кофе. — Он уже приносит домой порядочно денег. На прошлой неделе дал мне двенадцать марок и шестьдесят пять пфеннигов. Он теперь наш кормилец.
Брентен молчит и с наслаждением попыхивает сигарой, пуская кольца дыма. В этом у него большой опыт; цепь колечек подымается к потолку, все удлиняясь и удлиняясь, и, наконец, начинает медленно распадаться. Не отрывая глаз от завитков дыма, он говорит:
— Но ведь ему на заводе не нравится?
— У него хватит выдержки довести дело до конца. Он знает свой долг.
— Будем надеяться!
Брентен опять напускает на себя вид строгого родителя. Новые и новые кольца выплывают из его сложенных трубочкой губ.
Вальтер молча наблюдает отца, занимающегося этой игрой, и думает: «Почему взрослые всегда так важничают? В письмах отец был совсем другим. Пришлите сигар. Раздобудьте золото. До гробовой доски буду признателен вам… И дальше: я в полном отчаянии… Надеюсь, ваши старания увенчаются успехом… Да, это совсем непохоже на снисходительное: «Будем надеяться»…»
IV
В спальне Карл Брентен опять заговаривает о сыне. Под разговор легче справиться со смущением, которое им овладевает, когда он начинает раздеваться в присутствии жены. Его несколько беспокоит, как пройдет эта ночь. В прошлом его отношения с женой особой нежностью не отличались. А за год с лишним жизни в казарме он довольствовался только тем, что слушал хвастливые россказни молодых парней об их любовных похождениях и победах.