Сыны Зари
Шрифт:
Джексон стоял у окна, немного склонившись набок и рассеянно глядя вниз, на улицу. Но теперь он повернулся, и его глаза обежали взглядом квартиру Фрэнсиса. Дедушкины настенные часы, буфет на гнутых ножках, старинная серебряная подставка для графинов с вином на полированном раздвижном столе, коврики на вощеном паркете. Все как-то немного слишком к месту, немного слишком очевидно. Джексон повернулся назад к окну, пряча улыбку. Дурные деньги.
– Я знаю, куда он направится, – сказал он.
– Куда?
– Это не адрес. Место.
– Ты
Джексон говорил тихо, все еще выглядывая из окна и отвернувшись от Фрэнсиса. Тот, не слыша, спросил:
– Что-что?
Джексон повысил голос, тон его был до странного кротким. Фрэнсис не знал, чем объяснить это, и непонимание беспокоило его.
– Я думаю, мы найдем друг друга, – сказал Джексон.
– Есть и еще некто.
– Да? – Джексона это явно либо не удивило, либо вовсе не заинтересовало.
– Человек по имени Кэлли. Робин Кэлли. Полицейский, мы уже говорили о нем раньше.
– Ах, полицейский...
– Да.
– Это что, контракт? – спросил Джексон.
– Он собирается в Америку ненадолго. А вот когда вернется...
– Ладно. – Джексон улыбнулся, так и не поворачиваясь к Фрэнсису.
– Но есть и Росс, ты знаешь! Его очередь первая.
– О да, – сказал Джексон. – Его очередь первая. Это я понимаю.
Контрольная следственная комната была полна бездействующей техники: молчащие телефоны, пустые экраны, Майк Доусон сидел у невключенного компьютера, барабаня по клавиатуре и улыбаясь во весь рот невидимой аудитории. Только он знал ключевые слова в песенке, которую выбрал.
– Я сдаюсь, – сказал Кэлли. – Тебе придется сказать мне.
– Элтон Джон.
– Как я мог забыть?
Доусон изобразил левой рукой на клавиатуре некий пассаж в стиле буги-вуги, а правой прошлепал арпеджио.
– Кодовая основа для персонального компьютера, – подсказал он.
– Ты считаешь, что я примерно вот это проделал? – спросил Кэлли.
– Трудно сказать, к тому же ты перестал мне доверять свои секреты. – Доусон прошелся пальцами вниз по клавиатуре компьютера и закончил басовым гулом, сильно надавив указательным пальцем и оттопырив большой в сторону. Он подошел к Кэлли и остановился рядом. – Дела идут прекрасно, а?
Синяк имел вид тускло-зеленоватого серпа чуть пониже скулы, а дальше еще была этакая багряная запятая на боку носа, словно Кэлли носил очки, которые трут.
– Я добыл имя – Кемп. Тебе что, в самом деле необходимо узнать, каким образом?
– Полагаю, что Протеро уже спрашивал.
– Я сказал ему, что пролил чье-то пиво.
– Он человек с ограниченным интеллектом, – ухмыльнулся Доусон. – Ладно, проехали. Никто и не думает, что ты будешь поступать по правилам. Это на тебя совсем не похоже.
– Они дают мне неделю. И кажется, думают, что это напрасная трата времени.
– Так оно, вероятно, и есть. Кемп – это все же слишком расплывчато, а?
– Я получил его имя из очень
– От этой Хэммонд?
– Да, косвенно. Я пошлю Протеро факс, если будет нужно. Мне бы хотелось надеяться, что я смогу позвонить тебе домой, если мне здесь что-нибудь понадобится.
Доусон засмеялся и медленно помотал головой.
– Да ради Бога, Робин, разумеется. А ты полагал, что я мог бы повесить трубку?
– Я полагал, что ты, возможно, немного расплевался со мной.
– Ну, это пройдет.
Доусон уселся перед компьютером и побренчал по клавиатуре. Что-то быстрое и шумное. Он взглянул на Кэлли, подняв брови.
– Песенка «Эти глупые дела»? – предположил Кэлли.
– Это первый фортепьянный концерт Бетховена, – вздохнул Доусон. – Не узнал, что ли?
– Мы говорим о ком-нибудь конкретно, – спросил Стюарт Келсо, – или о коллекционерах живописи вообще?
– Почему вы спрашиваете?
– Потому что здесь и обсуждать-то особенно нечего. Я хочу сказать, что картины собирают многие люди. Я бы не рискнул предположить, что, фигурально выражаясь, поперечный разрез их неврозов выявил бы одинаковый рисунок на срезе.
– Я думаю, что этот парень слегка отшельник.
– И не очень-то заботится о своем члене?
– Похоже что так.
– Затворился от всего мира?
– Да.
– По всему выходит, что это впечатлительный и милый парень.
Они договорились встретиться в одной из пивнушек в Сохо, неподалеку от квартиры Элен. У Кэлли было ощущение, что от Келсо будет больше пользы, если потолковать с ним не в служебное время и не в служебном помещении.
– Могу я предложить вам еще выпить? – спросил Кэлли.
– Определенно.
– Парочку?
– Определенно.
Кэлли направился к стойке бара. Чья-то рука толкнула его под локоть, и он обернулся.
– Привет, мистер Кэлли.
– Дайте три, – сказал Кэлли бармену. – Привет, Стэн.
– Это очень мило с вашей стороны, мистер Кэлли. Я не предполагаю, что вы могли суметь... – Он оборвал себя, кивая как бы для ободрения. Его губы, растянувшиеся в улыбку, окаймляла засохшая корочка слюны.
Кэлли получил от бармена сдачу с десятифунтового банкнота и передал ее Стэну. Потом он отнес стаканы на стол, за которым сидел Келсо. Стэн опрокинул свой стакан и направился к выходу. Келсо наблюдал, как он шел, а потом поднял свой стакан.
– И все же за удачу! – сказал он.
– Это Стэн Коллинз, – пояснил Кэлли. – Он доставлял письма владельцам нескольких клубов в этом районе. Одно или два письма попали не к тем адресатам. И кто-то прибил руки Стэна к дверям гаража. После этого он, кажется, потерял всякий интерес к жизни. Жестокий дефицит радости в жизни. Он часто наведывается в местную больницу, где они делают ему укол чего-нибудь, что заметно взбадривает его. Иными словами, он полагается на то, что ему кто-то предложит выпить.