Сыщик для феи. Когда наступит вчера
Шрифт:
– Да кто его знает? Может, щелкать их собирался? – Я скроил задумчивую физиономию. – Во всяком случае, судя по его речам, дорожит он лещиной не слишком.
Любитель волшебных палочек вздохнул так тяжко, как будто ему предстояло самолично тащить возы с орехами в гору.
– Почему так – не ведаю, а только вы меня послушайте, и уж потом сами обо всём судите.
– Хорошо, – согласился я. – Будем судить. Так что, если ты решил потянуть время…
– Да нешто мне жить не хочется! – с волчьей тоскою выдохнул Фуцик. – Стало быть, как оно было, – продолжил он, не дожидаясь моего ответа. – Вырос я у моря, того самого, что меж нами и Тюрбанией простирается. Городок наш… да так, даже и не городок – крепостица, ничем особенным не блистал. Пески да холмы.
– А без красот природы? – недовольно скривился я, предчувствуя очередную жалобную повесть о безрадостном детстве и роли начальной школы в моральном разложении подследственного.
– Да-да, конечно, – закивал сказитель. – Но это ж я говорю не заради красного словца, а чтобы всё до малости ясно было. Так вот, перебрался к нам как-то на житье один чародей. При прежнем короле Барсиаде I он шибко крепок был, сказывают, что кааном звался. А потом чем-то новому государю не угодил, да из столицы и убег. В наших краях его кликали попросту Лазуреном. Как сейчас помню, хоть и совсем дитем был, положишь, бывало, ему в карман монету, а то и десяток, а через миг глядь, а их там как и не бывало. Они уже в другом кармане. Да не одни, а с прибытком. Большой чародей был! Вот взял он меня к себе в учебу, проучил этак с полгода, а тут как раз корабль и приплыл.
– Какой корабль? – поспешил уточнить я, открывая свой потрепанный блокнот.
– Большой, – отозвался Фуцик. – Он среди лета в наши края завсегда прибывает. Команды на ём нет. По волнам морским самоходом идет да завсегда близ дикого берега якорь бросает. Одним словом – волшебство чародейское. Но вот, стоит кораблю пристать к земле, как море тотчас вспучивается, и из вод в надраенных латах, от которых точно огнем пышет, выходит пешая морская рать. Всего-то тридцать три человека при воеводе. А каждый росту двухсаженного, да в плечах, почитай, сажень. Обычного стражника чихом с ног сшибают! Окружают они стоянку железною стеной, чтоб никто чужой к кораблю не прокрался. И горе несчастному, который осмелится бесправно рядом стать.
– Ну и что дальше? – заторопил я сказителя.
– В эту же пору в город приходит большой обоз.
– С орехами? – проявил догадливость я.
– Именно так, – радостно закивал Фуцик. – И в тот год он тоже прибыл. И как только первые возы появились близ крепостных стен, Лазурен призвал меня к себе и молвил: «Ты уже вполне разумный отрок и подаешь большие надежды. Если выполнишь от слова до слова то, что я велю, то станешь несметно богатым. Даже правнуки твои не смогут истратить того, что получишь!» Я, вестимо, согласился. Когда еще такая-то удача выпадет! Придал нам Лазурен вид чужих обличий, и под той личиной отправились мы на берег, где как раз мешки с орехами на корабль грузили. С тем мы на борт и проникли. А там Лазурен при помощи чародейства своего подменил мною носовую фигуру. Стал я точнехонько, как она. Тогда учитель велел мне внимательно смотреть, слушать, всё запоминать. Особенно же, что воевода пешей морской рати говорить будет, когда отсель к другому берегу приплывет. С тем я и отплыл.
И вот шли мы, шли по морю. Корабль сам собой бежит, я у него на носу, да витязи морские вкруг него по морю, аки посуху. Не долго, не коротко, а в самый раз, прибыли мы к острову, что зовется Алатырь.
– Откуда вам это известно? – делая пометку в блокноте, поинтересовался я.
– Словцо это воевода крикнул, только лишь корабль от берега нашего отвалил. Так вот, приплыли мы к острову. Я глазами зыркаю, а место-то ой какое непростое! Людского жилья на нем нет, а живут там одни лишь полканы.
– И подполканы, – под нос себе пробормотал я. – Собаки, что ли?
– Да уж какие там собаки?! – возмутился оскорбленный в лучших чувствах очевидец. – Сверху они вроде как люди, снизу глянуть – кони, за спиной крылья, а в руках оружие. Их, сказывают, ни сталь, ни огонь не берут. Ликом они свирепы, а отважней их во всём мире не сыскать!
– Уже страшно! – отмахнулся
– Главный-то их увидел воеводу, нахмурился, как рявкнет ему вопросец заковыристый!
– А конкретней? – Я перевел взгляд с бумаги на допрашиваемого.
– Не расслышал, – виновато сознался лазутчик, на секунду отводя глаза в сторону. – Шумно было. Оружие звенело, полканы всякое непотребство выкрикивали, генерал-полкан копытом так землю рыл, что остров, как живой, ходуном ходил. А только после этого витязи морские мешки с орехами аккуратно разгрузили, а на замену им точнехонько по весу другие мешки из глубины острова доставили. А в тех мешках, я своими глазами видел, когда воевода проверял, злато червонное да каменья яркоцветные.
– Это в обмен на орехи-то? – удивился я.
– На них, – подтвердил свидетель. – Видать, драгоценности полканам не для чего, а вот орехи на что-то в пригоде.
– Странно, но предположим. – Я поставил в блокноте три вопросительных знака, затем, поразмыслив, нарисовал еще столько же восклицательных. – Что дальше?
– Как загрузили всё в мешки, крикнул воевода новое словцо, и корабль за ним, точно собачка на привязи, пошел. Не к нашему городу, а совсем к иному. Верст этак двести от нашего будет. Там его вновь государева стража поджидала на конях с совами промеж ушей. А как всё на возы загрузили да уехали, волшебство и кончилось. Я в воду плюхнулся чуть жив: столько-то дней не ел, не пил! Денег в кармане – ни монеты. Но я не растерялся, отыскал на свалке всяких пузырьков, набрал в них морской воды, заклинанием цветочный запах похитил да с водой той смешал. Очень даже недурно вышло. Барышни местные по пять хвостней за флакон давали. Жаль, заклинание слабовато оказалось, уже к вечеру благовоние тиной отдавать начало. Тогда-то меня, – Фуцик грустно вздохнул, – в первый раз за высокие стены и упекли. Через год вышел, а учителя моего и след простыл. Сказывают, за Хребет подался, да там его тоже приняли под белы руки. Стал я самолично к волшебному кораблю приглядываться да принюхиваться, да всё соображать, как бы так умыслить, чтоб этакий куш сорвать. Пока соображал, еще разок успел кайлом помахать. В тот раз с Яном Кукуевичем знакомство и свел. Он как вышел – большое имя себе сделал и про меня не забыл. Как я ему поведал, что можно сокровища несметные перенять, так он покой и сон утратил. Начали с ним исподволь дело готовить. За тем и на кичу по третьему кругу пошел, чтоб своими глазами убедиться, так ли хорош Соловей, как о нем сказывали. Всё придумал, всё учел, а тут – э-э-эх!.. – Голос Фуцика зазвучал печально, но раскаяния в нем было не больше, чем в вое плотно отобедавшего шакала.
– А где сейчас можно найти этого… Яна?
– Да кто ж его знает? – разочарованно покачал головой чародей-неудачник. – Когда Барсиад пропал, я думал, и он сгинул. Ан нет – объявился, на беду мою! Этот и за травинкой хорониться может. А уж где пребывает, поди, ему и самому не всегда ведомо.
– Угу-угу. – Я закрыл блокнот. – Думаю, вы несколько преувеличиваете его возможности. Скажите мне лучше другое. Как человек неглупый, вы, конечно, понимали и понимаете, что ни Соловей, ни Ян Кукуевич. особо нежных чувств к вам не питают. То есть вы им интересны постольку, поскольку имеете, насколько я понял, проработанный план налета. Но, вероятно, у вас был и дополнительный план, позволяющий в случае успеха унести ноги подобру-поздорову со своей долей немалой добычи. Стало быть, всех деталей предстоящей операции, кроме вас, не знал никто.
– Истинно так, – нехотя согласился Фуцик.
– И несмотря на это, ваш подельник внезапно потерял всякий интерес к ореховому делу, которое готовил не один год?
– Выходит, что потерял. – Разочарованный мошенник с невыплаканной слезой уставился на потолок.
– Мужики! – В импровизированную камеру, радуясь посетившей его мысли, ввалился исполняющий обязанности государя, сияющий, точно корона, которой у него пока еще не было. – У меня есть конкретно толковая идея! В натуре давайте раздадим орехи крестьянам! Пусть сеют!