Сытин-1. Измена

Черри Кэролайн Дженис

По окончании встречи, когда присутствовавшие стали расходиться по своим делам, Михаил на мгновение задержал Городина и Лу.

— Сможете заполучить Уоррика?

— Лу? — спросил адмирал. Тот, пожав узкими плечами, бросил:

— Постараемся.

2

Человек, появившийся в конференц-зале, имел самую обычную внешность: неброский коричневый костюм, в руке — плоский чемоданчик, довольно потертый, что свидетельствовало о склонности его владельца к путешествиям. При случае Кореин не смог бы выделить этого человека из

толпы; русые волосы, привлекательные черты лица и атлетическое сложение не слишком бросались в глаза. И уж тем более он не выглядел на свои сорок шесть лет. Однако этот неприметный человек был окружен телохранителями, которые вскоре перепоручили его заботам военной полиции. По всей вероятности, пальто ему всегда подавала прислуга, а помощники сопровождали всюду, куда бы он ни пошел. И уж тем более он не летал обычными самолетами, а его чемоданчика не касались руки служащих багажных отделений.

Эмори относилась к разряду Особых. Лиц с таким статусом в Ресионе было трое — больше, чем где-либо еще. Одним из них был и этот человек. Поговаривали, будто он обладал способностью прямо в уме конструировать и приводить в порядок целые системы развития психических складов. Даже компьютеры были не в состоянии справиться с такой задачей. Если возникала нужда протестировать или исправить какую-нибудь важную обучающую ленту, то неизменно обращались к сотрудникам Уоррика. А когда разработчики бились над какой-нибудь непосильной загадкой, Джордан Уоррик брался за дело и неизменно находил причину неполадки. Больше ничего об Уоррике Кореин не знал. Этот человек был признанным гением и потому находился под охраной государства. Как Эмори. Как еще дюжина Особых.

И коль скоро Ариана старалась выхлопотать подобный статус для двадцатилетнего химика и открыть на Фаргоне представительство Ресиона, дабы зачислить молодое дарование в свой штат, то, принимая во внимание ее амбициозный проект по освоению Дальнего Космоса, следовало полагать, что для ее стараний имелась весьма существенная причина.

— Мое почтение, господин Лу! — воскликнул доктор Уоррик, пожимая руку председателю Комитета по обороне. — О, адмирал, какая приятная неожиданность!

Оппонент Арианы обеспокоено, но не враждебно посмотрел в сторону Кореина и наконец протянул тому руку:

— Здравствуйте, Советник! Не ожидал увидеть вас.

Михаил вмиг ощутил, как забилось в предчувствии опасности сердце. Уоррик, вспомнил он, не принадлежал к числу блестящих умов, живущих в отрыве от реальности, — Джордан был психохирургом, его работа заключалась в беспрестанном манипулировании, и потому ему ничего не стоило распознавать намерения окружающих. И все это было скрыто под маской угрюмой любезности и живому не по годам взгляду.

— Вы, наверное, уже догадались, — молвил Лу, — что за встречей кроется нечто большее, чем я сказал вначале…

На лице Уоррика мелькнула легкая тень беспокойства.

— В самом деле? — отозвался он.

— Советник Кореин выражал настоятельное желание переговорить с вами без посторонних. Доктор, речь пойдет о политике. Дело чрезвычайной важности. Разумеется, если вы предпочтете отправиться на запланированную встречу, на которую в противном случае опоздаете минут на десять,

мы сделаем вывод, что вы не считаете необходимым заниматься нашим делом и воспримем ваше решение с пониманием. Ничего не поделаешь: интриги — моя профессия!

Вздохнув, Уоррик отошел к необъятному столу, за которым собирались участники конференций, и опустил на него свой чемоданчик.

— Ваше дело как-то связано с Советом? — попытался угадать он. — Может, все-таки объясните мне суть? Я не могу принимать решение, не зная, о чем речь.

— Речь идет о готовящемся к утверждению законопроекте. Том самом, об ассигнованиях для Комитета по науке.

Едва заметно вскинув голову, профессор бросил: «Так-так». По лицу его скользнула легкая улыбка. Сложив на груди руки, Уоррик с явным облегчением прислонился к столу.

— Чем вам не нравится законопроект? — полюбопытствовал он.

— В самом деле, — в тон ему отозвался Кореин, — что в нем особенного?

Джордан снова улыбнулся — на сей раз шире, но улыбка получилась точно приклеенная.

— Вы считаете, будто законопроект — всего лишь прикрытие? — уточнил он. — Или что-то еще?

— Проект — что бы он ни прикрывал — все равно связан с проектом «Надежда», не так ли?

— Нет. Бюджет не имеет к этому никакого отношения. Во всяком случае, мне ничего не известно. Ну, поговаривают о сканере SETI, однако здесь все законно, уцепиться как будто не за что.

— А как насчет придания некоему лицу статуса Особого? Ведь Ресион явно заинтересован в этом?

— Можно сказать и так. Вас интересует общая информация о Фаргоне?

— Меня интересует все, что вы расскажете, доктор.

— В таком случае я сэкономлю свои десять минут, ибо смогу рассказать вам о Фаргоне за значительно меньшее время. Весь рассказ можно уместить в одно слово — психогенез. Пресса еще именует его клонированием умов.

Кореин ждал иного ответа. И уж тем более такой ответ не устраивал Городина. Адмирал выразительно фыркнул.

— В чем его суть? Чему этот проект служит прикрытием?

— Прикрытие здесь ни при чем, — невозмутимо сообщил профессор. — Во всяком случае в том виде, как расписывает его пресса. Речь не идет о создании физически абсолютно точных копий людей — предполагается выращивать людей, обладающих теми же способностями, что и прототипы. Вряд ли это может помочь, например, безутешному ребенку, пытающемуся вернуть к жизни усопшего родителя. Но если подходить к проблеме с точки зрения воспроизводства, скажем, Особых, это как раз то, что надо. Вы уже слышали о попытке воскресить Бок…

Эстель Бок создала двигатель, позволявший передвигаться со скоростью, превышающей скорость света.

— Пытались, как же, — небрежно обронил Кореин. — Да только без толку.

— Но ее двойник получился одаренным. Тем не менее то была не настоящая Бок. Бок-два была больше склонна к музыке, нежели требовалось для психогенеза. К тому же из-за поднявшейся шумихи она чувствовала себя глубоко несчастной. Она упорно отказывалась от процедур омоложения и сдалась только тогда, когда время начало брать свое. Но было уже поздно — в девяносто два года она умерла. Последние несколько лет она безвылазно просидела у себя в комнате.