Сюзанна и Александр
Шрифт:
— Я тоже так считаю. Однако остаются вопросы, которые мы еще не уладили.
Он долго молчал. Потом поднялся, будто уяснил, наконец, до какой степени невежливо говорить сидя с женщиной, которая стоит и которой сесть некуда. Поднялся, небрежным движением поправил галстук. Лицо его было непроницаемо. Он смотрел на меня так пристально, что я невольно поднесла руку ко лбу, откинула непослушный золотистый завиток, выбившийся из прически.
— Вы все так же красивы, — сказал он вдруг. — И впервые
Я резко спросила, прерывая его:
— Что мы будем делать с детьми?
— Что? Они останутся здесь.
— Это я поняла, — сказала я раздраженно. — Я имела в виду: когда я смогу навещать их?
Заложив руки за спину, он подошел ко мне. Он был такой высокий, что мне теперь приходилось смотреть на него снизу вверх, и это разозлило меня.
— Надеюсь, вы не столь бесчестны, чтобы нарушить слово, данное отцу? — спросила я язвительно.
— Не столь бесчестен? То есть бесчестен, но не столь? Смелое заявление. Смелое и необычное.
Закусив губу, я смотрела на него с неприязнью. Мне даже показалось, что у него сейчас приступ головной боли, и именно это заставляет его мучить меня. Все можно было предполагать.
— Вы, сударыня, можете видеть детей, когда пожелаете. Все зависит от того, как часто вы сможете сюда приезжать.
У меня словно гора свалилась с плеч. Я шумно вздохнула, чувствуя огромное облегчение.
— Похоже, я вас обрадовал, — сказал он сухо. — Черт возьми, меньше всего я хотел бы доставлять вам радость.
Я едва слышно выговорила:
— Мне жаль вас.
— Вы сегодня проявляете оригинальность. Вы уже во второй раз говорите мне такое, что я никак не ожидал услышать.
— И все же мне жаль вас. Вы слишком много сил тратите на ненависть. Куда проще было бы подружиться со мной.
— М-да, — сказал он непонятным тоном. — Вы предлагаете мне такое, что я просто теряюсь.
— Это самое приятное, что я могу предложить. Между нами все кончено, Александр, мы выяснили отношения, мы разделались друг с другом, и теперь совершенно незачем друг друга ненавидеть. У нас есть Филипп, так давайте хоть ради него сохранять дружеские отношения.
— Между нами наблюдается удивительное совпадение мнений. Я думал то же самое, когда принял решение вернуть Филиппу мать.
Помолчав, он спросил негромко, но яростно:
— Почему же, черт возьми, если между нами все кончено, вы так упорно мешаете мне получить развод?
Я вздрогнула, у меня побелели даже губы.
— Мешаю? Да вы просто не в себе. Я подписала все бумаги, которые предложил мне монсеньор д’Авио!
— И, однако, два дня назад он прислал мне сообщение о том, что прошение мое отклонено.
После короткой паузы он напряженным голосом
— Чем это объяснить?
— Не моя вина в том, что епископ отказал вам, — сказала я холодно. — Кроме того, мне кажется, что ваш отец не одобрил бы того, чего вы добивались.
Скрипнув зубами, он спросил, окинув меня холодным взглядом:
— Послушайте, сударыня, а вы часом не думаете, что сможете сюда вернуться? Я подозреваю, что все интриги вокруг епископа вы строили, преследуя именно эту цель!
— А вы не хотите, чтобы я вернулась? — спросила я дерзко.
— Боже праведный! — Он рассмеялся. — Сударыня, для вас же самой это было бы небезопасно, ибо бывают моменты, такие, как, например, сейчас, когда мне хочется изуродовать это ваше прекрасное лицо, лишь бы оно не напоминало мне о том, что было! Черт подери, для вас самой это было бы хлопотно.
Его тон к концу фразы стал просто зловещим. Он грозил мне, и это была не шутка. Мурашки пробежали у меня по спине.
— Да, — произнес он более спокойно, — я ничего не забыл.
— Я тоже.
Мой голос прозвучал очень громко. Я сказала с яростью:
— Я тоже ничего не забыла — ни того, как вы ударили меня, ни того, как выгнали из дома в одной рубашке, ни того, с какой легкостью я могла бы умереть от всего этого, если бы не Констанс.
— В одной рубашке? — переспросил он задумчиво.
— Да, и почти босиком. Это не считая того, как вы меня мучили до этого.
Насмешливо глядя на меня, он спросил:
— А зачем, позвольте узнать, вы ушли в одной рубашке? Чтобы убедительнее разыграть мученицу перед мадам де Лораге?
— Черт возьми, да ведь вы сами не позволили мне одеться! — вскричала я, пораженная таким лицемерием, и кулаки у меня невольно сжались.
— Я?
Он покачал головой.
— Вы что-то выдумываете. Зачем мне было выгонять вас в одной рубашке, если уже на следующий день вы получили весь свой гардероб?
— Вы можете говорить что угодно, — сказала я с отвращением, — но было так, как говорю я, и Гариб не посмел бы всего этого сделать, если бы вы ему не приказали. Вы хотели убить меня, и этого я никогда не забуду. И Эжени не забуду, и эту англичанку, и детей!
Медленным тоном, он с насмешкой произнес:
— Похоже, я из жертвы превратился в кровожадного преступника. А ведь все гораздо проще, сударыня.
— Проще — для вас, потому что вы сидели дома и здесь изобретали способы, как бы посильнее уязвить беззащитную женщину, у которой нет ни денег, ни шуанов.
— Эта беззащитная женщина нанесла мне удар более точный, чем любой опытный дуэлянт. Я слишком любил вас и слишком вам верил. В этом вся причина.
Я безразлично произнесла: