Сжечь Барселону

Демченко Константин

Взгляд вернулся к разделочным доскам. Я сам их когда-то покупал в подарок на восьмое марта. Дурацкий подарок, согласен, но, в качестве довеска к девяти длиннющим нежно-зелёным розам прокатило более чем. Тем более, что они были истолкованы как некое обязательство в ближайшей перспективе угостить этим самым «Chocolat de Paris» непосредственно в самом «Paris». Короче, надо быть аккуратнее с подарками, обладающими скрытым символизмом.

Внизу мелкими буквами имеется название улицы: «Rue de Pont-Neuf». Только вот раньше этих слов не было. Зуб даю. Точно не было.

Через несколько мгновений твёрдая уверенность изрядно смягчилась, потом совсем размякла и, наконец, растеклась, как растопленная на водяном пару плитка шоколада. Как можно

быть уверенным в отсутствии надписи, которую я в данный момент вижу собственными глазами? Правильно, никак. Я ведь мог просто не обращать внимания на эти мелкие буквы, я мог видеть где-то точно такие же доски без надписей, мог… Много чего мог, в общем.

Вот только я эти доски выбирал очень тщательно, их комплект стоил как нормальный такой смартфон – сделаны из вишни, клена и сапеле, принты и дизайн я выбирал лично, с обратной стороны авторская подпись. И они, и правда, в первую очередь для меня самого, были обещанием скорого путешествия, если угодно, приглашением приятно провести вечер в парижской кофейне со свежим десертом. Это для неё доски выглядели довеском к цветам, а для меня цветы были лишь их обрамлением. Само собой, ценник я не приклеивал, а намёк на «voyage» должен был оставаться намёком до последнего момента. А остался навсегда.

Я взял доски и поставил их на стол. Буду сюда собирать всё то, что вызовет мои подозрения. Пока не знаю, зачем. Попробую разобраться по ходу дела.

Ещё порядка двух часов я потратил на осмотр всей квартиры. В результате, к доскам присоединились ещё несколько вещей.

Стеклянный шар, привезённый из Греции, внутри которого вместо афинского Парфенона оказались развалины дельфийского храма Аполлона. И там, и там мы были, но шар точно покупали в Афинах, а из Дельф прихватили только полный чемодан впечатлений. Та поездка была для нас первой совместной, так что я помнил хорошо и её саму и всё, что в ней происходило.

Потом, немного посомневавшись, я отправил на стол подарочное издание Омара Хайяма – вроде бы и переплёт из натуральной кожи, и уголки позолоченные, и табличка с выгравированным названием та, но вот в целом… Другая это книга. И шрифт какой-то не такой, и у кожи оттенок отличается, да и смята она как-то иначе. Внутрь заглянул, но тут же закрыл – я её до этого открывал всего пару раз и содержание точно сравнить не в состоянии. Это был подарок друга на день рождения, десантника, сразу после отправленного воевать и не вернувшегося. Хотя, «отправленного» звучит стрёмно, как будто его, словно болванчика посылали, а ведь он шёл туда осознанно, принимая риски и веря в необходимость…

Следующей стала фоторамка. Сестрёнка постаралась, сама сделала. Она вообще любила всякие поделки – кружки раскрашивала, мыло варила, мягкие игрушки шила, букеты и всякие разные композиции могла сделать из всего, чего угодно, да такие, что их хотелось поставить на лучшее место в комнате и любоваться. Вот и фоторамка эта тоже очень красивая. А в неё вставлено её фото, стоящей на блестящей от брызг гальке на берегу Чёрного моря и серьёзно смотрящей куда-то вдаль, за камеру, придерживающей поднимаемый ветром подол платья. Раньше она задорно улыбалась и махала рукой, передавая привет не кому-нибудь, а именно мне, и говорила, что очень жалеет, что я в такое замечательное лето активно отдыхаю и спортивно праздную в перерывах между занятиями по боевой подготовке и мытьём казармы. Это не просто фото, а скрин с видео. Точнее, это должен быть скрин с видео. А что это фото представляет из себя теперь, я не знаю.

Нарды. Доска из натурального дерева, с искусными рисунками на створках: Зевс на одной и Ахура-Мазда – верховный бог в персидском пантеоне – на другой. А на самом игровом поле одну сторону представляют греческий воин в шлеме с высоким гребнем с поднятым копьём в одной руке и круглым щитом в другой и ровные ряды фаланг, состоящих из его близнецов-братьев, а другую – перс с почти таким же копьём и овальным щитом с выемками по боком,

в войлочной шапке и чешуйчатом панцире, за которым развернулись пращники, пехота и конница. В общем, самая та обстановочка для игры. Цветные, пусть и не слишком яркие, изображения превратились в графику. Честное слово, они не стали от этого хуже, но я-то помню, что гребень на шлеме у грека был красным, таким же, как широкий пояс перса. Это были нарды отца.

Икона с ликом Николая Чудотворца. Меня нельзя назвать особенно верующим, но и смысла отрицать существование Бога я не вижу. Я был в церкви всего несколько раз и, само собой, иконы там не покупал. А этот образ – подарок мамы, который я, скорее для неё, чем для себя, поставил в «красный угол». Раньше это была поясная икона, теперь она превратилась в ростовую.

Пожалуй, хватит.

Я уселся на стул и внимательно осмотрел выставленные на столе вещи. Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы сделать выводы, почему здесь оказались именно они. Первое – они все важны для меня не столько как предмет, сколько как эмоция, как память о тех, кто держал их в руках, кто думал обо мне, и о ком думал я, кто любил меня, и кого любил я. Второе, именно потому, что эти вещи мне дороги, я помню какими они были до… Кстати хорошо бы определиться по поводу этого самого «до». До чего?

И машина с бизнес-центром тоже вполне укладываются в эту схему.

«Аутлендер» у меня уже седьмой год, и я не отношусь к нему как к средству передвижения. Нет, я его не боготворю, не трясусь над каждой царапиной, не сдуваю пылинки, вообще не понимаю такого… это мой боевой конь, мой товарищ, который всегда рядом и готов помочь. Пусть иногда ломается, и даже бывает в очень неподходящий момент, но так бывает, это жизнь. Все устают, даже машины.

В офис под вывеской «Hermes-center» я каждое утро захожу ещё дольше, чем сажусь за руль «Аутлендера». И вот теперь он «Меркурий». И пусть сейчас я к работе отношусь без энтузиазма, я бы даже сказал, отчуждённо, но ведь это не всегда так было. И с ней я познакомился там, столкнувшись совершенно случайно на первом этаже перед лифтом. Она посмотрела на меня таким выразительным взглядом, когда папка, случайно мною задетая, упала на пол из её рук, что я готов был под землю провалиться. К счастью, врождённая наглость и какое-никакое чувство юмора позволили вырулить без потерь и даже получить согласие на чашечку вина по окончании рабочего дня.

Только вот этот набор выявленных трансформаций не даёт мне никаких зацепок. Всё логично: в том, что мне важно и что я, соответственно, хорошо помню, я изменения обнаружил, а во всём остальном – нет.

Я встал, подошёл к окну и посмотрел на деревья, еле заметно покачивающие ветками, машины, стоящие вдоль дороги, вывеску круглосуточной аптеки в конце дома напротив. Всё как обычно. Или нет? Если уж я из окна собственного дома не могу ни за что взглядом зацепиться, то что говорить об остальных местах? Вот, например, аптечная вывеска зелёно-белая с зелёным крестом. Может ли быть такое, что раньше она была голубая? Или крест светился красным? Вполне. Только я никогда не придавал значения цвету окружающих меня вывесок. И им самим тоже.

Кто сошёл с ума? Я или мир?

Вероятность того, что все эти мутации мною придуманы, пятьдесят на пятьдесят. Как в шутке про шансы встретить динозавра на улице…

Ладно, утро вечера мудренее, пойду спать.

Глава 4. Четверг

Утро опровергло народную мудрость. Озарение на меня не нашло, даже хоть сколько-нибудь мало-мальски разумной и при этом свежей мысли не появилось.

Но я не особенно расстроился. Во-первых, состояние пустоты в голове и – позвольте мне быть слегка пафосным – душе для меня перманентно, а потому привычно, и никак не может служить поводом для ухудшения настроения. А во-вторых, я ни в народные приметы, ни в народную мудрость не особо верю. Тем более касаемо прибавления ума за восемь часов сна.