Т. 04 Дорога доблести
Шрифт:
Не скажу, что я отнесся с доверием к столь радикальным изменениям. Скромная надежность аппарата, в котором мы уже летали, пришлась мне больше по вкусу.
— Алек, давай навестим их в следующий вторник.
— Хорошо.
— Как ты думаешь, Анибал позволит нам полетать на новом aeroplano?
— Только если об этом будет знать команданте. — Я не стал говорить, что новый аппарат показался мне не слишком надежным. Маргрета отличалась редким бесстрашием. — Но мы зайдем к Анибалу и попросим показать его нам. Лейтенанту это понравится. Роберто тоже. Давай
— Ах ты, свиненок, — ответила она, разостлала serviletta и начала выгружать на нее еду из корзинки, которую я тащил.
Вторники давали Маргрете возможность разнообразить великолепную мексиканскую кухню Аманды своими датскими или интернациональными блюдами. Сегодня она приготовила датские «открытые» сандвичи, которые датчане — как и все, кому выпало счастье попробовать, — просто обожают. Аманда разрешила Маргрете хозяйничать на кухне, и сеньора Валера не вмешивалась — она вообще не заходила на кухню, согласно условиям вооруженного нейтралитета, достигнутого еще до того, как мы поступили в штат ресторана. Аманда была женщиной с характером.
Сегодня бутерброды были покрыты толстым слоем вкуснейших креветок, которыми славится Масатлан, но креветки оказались лишь началом… Я помню еще ветчину, индейку, бекон с поджаристой корочкой, три сорта сыра, несколько видов солений, крохотные перчики, какую-то неизвестную мне рыбу, тончайшие ломтики говядины, свежие помидоры, три сорта салата и еще что-то похожее на жареный баклажан. Уф! Благодарение Господу, для того чтобы наслаждаться едой, вовсе незачем знать, что ты ешь. Маргрета поставила ее передо мной, и я поглощал с восторгом все, независимо от того, знал я, что ем, или нет.
Часом позже у меня началась сытая отрыжка, которую я старательно пытался скрыть.
— Маргрета, я сегодня уже говорил, что люблю тебя?
— Говорил, но уже давно.
— Обожаю. Ты не только прекрасна и отличаешься божественными пропорциями, ты еще и дивно готовишь.
— Благодарю вас, сэр.
— Не угодно ли вам, чтобы я восхитился еще и вашим интеллектуальным совершенством?
— Не обязательно. Нет.
— Как угодно. Если передумаешь, скажи. Перестань возиться с остатками — я все подчищу попозже. Ляг рядышком и объясни, почему ты продолжаешь жить со мной? Вряд ли тебе нравится, как я готовлю. А может быть, потому, что я лучший мойщик посуды на всем западном побережье Мексики?
— Именно.
Она убирала остатки ленча до тех пор, пока место нашего пикника не было приведено в девственное состояние, а все, что осталось — оказалось в корзинке, готовой вернуться к Аманде.
Потом она легла рядом со мной, положила мне под шею руку и вдруг с тревогой подняла голову.
— Что это?
— О чем ты?..
Я прислушался. Отдаленный гул нарастал, будто тяжелый грузовой состав делал где-то совсем рядом крутой поворот. Но ближайшие железные дороги проходили севернее — на Чиуауа и южнее — на Гвадалахару, то есть очень, очень далеко от полуострова Масатлан.
Гул нарастал. Вздрогнула земля. Маргрета села.
— Алек, я боюсь.
—
Я притянул ее к себе и прижал крепко-крепко. Казавшаяся раньше незыблемой земля ходила под нами ходуном, а ревущий гул вырос до невообразимых масштабов.
Если вам приходилось попадать в землетрясение, хотя бы слабенькое, то вы поймете наши чувства лучше, чем если бы я попробовал передать их словами. Если же не попадали, то все равно мне не поверите, и чем точнее я попытаюсь вам их описать, тем больше вероятности, что вы не поверите мне ни на грош.
Самое худшее в землетрясении то, что, оказывается, не существует ничего прочного, за что можно ухватиться… а самое поразительное — шум, чудовищная какофония множества самых разнообразных звуков: треск переламывающихся под вами камней, грохот рушащихся зданий, испуганные вопли, плач раненых и потерявшихся, вой и лай животных, которые не могут осмыслить происходящее.
И так без конца.
Это длилось целую вечность — наконец главный удар настиг нас, и город рухнул.
Я слышал все это. Грохот, который, казалось, уже не мог стать громче, внезапно вырос во много раз. Мне удалось приподняться на локте и взглянуть на город. Купол собора лопнул как мыльный пузырь.
— О Марга! Взгляни! Нет, не смотри — это слишком страшно!
Она привстала, не проронив ни слова; ее лицо было лишено всякого выражения. Продолжая обнимать Маргрету, я бросил взгляд на полуостров — туда, за Сегго Vigia — на маяк.
Он медленно наклонился.
Я видел, как маяк сломался почти пополам, а затем не спеша, с каким-то странным достоинством, рухнул.
За городом я видел стоящие на якорях aeroplanos береговой охраны. Они отплясывали неистовый танец. Новый черпнул воду крылом, его захлестнуло — и я потерял его из виду, так как над городом встало густое облако от тысяч и тысяч тонн размолотых в пыль кирпичей и цемента.
Я глазами поискал наш ресторан и нашел его: el Restautante «Pancho Villa». И в этот самый момент стена, на которой красовалась вывеска, выгнулась и рухнула на улицу. Облако пыли застлало все вокруг.
— Маргрета! Его нет! Ресторана «Панчо Вилья»! — показал я.
— Ничего не вижу.
— Его больше не существует, говорю тебе! Разрушен! Благодарю тебя, Боже, ни Аманды, ни девочек там сегодня не было.
— Да, Алек, это когда-нибудь кончится?
Внезапно все кончилось — даже более внезапно, чем началось. Чудом исчезла пыль; не было слышно ни шума, ни криков раненых и умирающих, ни воя животных.
Маяк возвышался там, где и должен был возвышаться. Я взглянул налево, надеясь увидеть стоящие на якорях aeroplanos, — и ничего не увидел. Не было даже вбитых в дно свай, к которым они крепились. Я взглянул на город — все спокойно. Собор цел и невредим и по-прежнему прекрасен.
Я поискал глазами вывеску «Панчо Вилья».
И не нашел ее. Здание на углу, которое показалось мне знакомым, было, но выглядело иначе, окна тоже казались другими.
— Марга, где же ресторан?