Т. 04 Дорога доблести
Шрифт:
— Я только хотел…
— Прекрати! Не желаю слушать объяснений. Потому что ты не прав. И теперь я рассердилась, и буду сердиться до тех пор, пока ты не поймешь, что не прав. Так что думай!
Она резко повернулась и быстро пошла в ту сторону, где пересекались шестьдесят шестое и восемьдесят девятое шоссе.
Я заторопился за ней.
— Маргрета!
Она не ответила и только ускорила шаг.
— Маргрета!
Смотрит вперед и молчит.
— Маргрета, родная! Я был не прав. Мне ужасно жаль. Извини меня.
Она внезапно остановилась и, обняв меня, заплакала.
— Ох, Алек!
— Я тебя тоже люблю, но что такое жлоб?
— Это ты.
— Ну… в таком случае, я твой жлоб, и ты от меня не отделаешься. И в другой раз не уходи от меня.
— Не буду. Никогда.
И мы занялись тем, чем занимались до этого.
Немного погодя я откинул голову, чтобы шепнуть:
— У нас нет постели, которую мы могли бы назвать своей, а я еще никогда в жизни так не нуждался в ней, как сейчас.
— Алек, пошарь в карманах.
— А?
— Когда Стив целовал меня, он шепнул, чтобы ты поискал в карманах, и сказал: «Бог даст».
Я нашел его в левом кармане своего пиджака, золотой «игл» — никогда еще не приходилось держать его в руках. Монета была очень тяжелая и теплая.
16
Человек праведнее ли Бога?
И муж чище ли Творца своего?
Научите меня, и я замолчу;
укажите, в чем я погрешил.
В аптеке в деловой части Флагстафа я обменял свой «игл» на девять «колес», девяносто пять центов мелочью и кусок мыла «Айвори». Купить мыло предложила Маргрета.
— Алек, аптекарь — не банкир; он может не захотеть менять нам деньги, если обмен не будет частью торговой сделки. А мыло нам пригодится. Я хочу постирать твое белье, да помыться нам обоим не мешает… Сильно подозреваю, что в дешевых ночлежках, о которых говорил Стив, мыло в стоимость ночлега не входит.
Оба ее предположения оказались верными. Аптекарь поднял брови, увидев золотую монету в десять долларов, но промолчал. Он взял ее и бросил на стекло прилавка, чтобы услышать звон, потом пошарил за кассой и, вытащив маленький пузырек, капнул на монету кислотой.
Я ничего не сказал. Продолжая молчать, он отсчитал девять серебряных долларов, полдоллара, четверть доллара и два дайма. Вместо того чтобы тут же положить деньги в карман, я не торопясь проверил каждую монету тем же способом, воспользовавшись стеклянным прилавком. Окончив, я пододвинул ему обратно одно из «колес».
Он опять промолчал — небось, не хуже меня слышал глухой звук, произведенный фальшивой монетой. Аптекарь нажал на клавишу «без продажи» и вручил мне другое «колесо» [219] (его звук был чист, как звон колокольчика), спрятав подделку куда-то в самый дальний конец денежного ящика кассы. Затем повернулся ко мне спиной.
На окраине города, на полпути к Уиноне, мы набрели на ночлежку, достаточно неприглядную, чтобы соответствовать нашим требованиям. Маргрета торговалась на испанском. Наш хозяин запросил пять долларов. Маргрета призвала пресвятую Деву
219
Колесо (cartwheel) — точнее, тележное колесо; изначально британская старинная монета в пенс и два пенни, затем серебряный доллар крупного размера и особого дизайна.
Однако выяснить это не удалось, так как в качестве ответа наш хозяин просто скинул цену до трех долларов и заявил синьоре, что сумма окончательная и Бог ему в том свидетель.
В общем, они сговорились за полтора. После чего Маргрета попросила дать ей чистые простыни и одеяла еще на пятьдесят центов, заплатила за все два доллара и потребовала включить в эту цену подушки и чистые наволочки, сказав, что тогда они будут квиты. Она получила требуемое, но хозяин захотел, чтоб ему дали сколько-нибудь «на счастье». Марга дала ему дайм, он низко поклонился и заверил нас, что его дом — наш дом.
В семь утра мы были уже в пути, отдохнувшие, чистые, счастливые и голодные. Через полчаса, еще более голодными, мы оказались в Уиноне. С голодом мы сквитались чуть позже, зайдя в маленькую забегаловку, открытую в трейлере: стопка пшеничных блинчиков — десять центов, кофе — пять, вторая чашка бесплатно, масло и сироп — без ограничений.
Маргрета не справилась со своими блинчиками: порции были слишком велики, мы поменялись тарелками, и я слопал все, что у нее оставалось. На стене красовалась надпись:
«ЗАПЛАТИ, КОГДА ПОЕШЬ — ЧАЕВЫХ НЕ НАДО.
ПРИГОТОВИЛСЯ ЛИ ТЫ К СУДНОМУ ДНЮ?»
Рядом с поваром — он же официант (думаю, он же и хозяин) — в пределах досягаемости лежал экземпляр «Сторожевой башни» [220] .
Я спросил:
— Брат, что слышно о наступлении дня Страшного суда?
— Это не повод для шуток. Вечность — это очень долго, особенно если проводишь ее в бездне огненной.
— Я не шучу, — ответил я. — Если судить по знамениям и чудесам, наступил семилетний период, о котором говорится в одиннадцатой главе Откровения, стих второй или третий; только не знаю, давно ли это случилось.
220
«Сторожевая башня» — журнал, издаваемый сектой иеговистов.
— Мы уже шагнули во вторую половину, и два свидетеля уже пророчествуют, и антихрист бродит по Земле. А ты сподобился благодати? Если нет, самое время поторопиться.
Я ответил ему:
«И вы будьте готовы, ибо в который час не думаете, придет Сын Человеческий».
— Ты бы лучше в это поверил.
— А я верю. Спасибо за вкусный завтрак.
— Не за что. Бог да хранит тебя.
— Спасибо. Да благословит он тебя и укрепит.
Мы с Маргретой вышли и снова двинулись на восток.