Т. 09 Свободное владение Фарнхэма
Шрифт:
Но хлеб был вкусен, фрукты превосходны, равно как и мороженое и многое другое; совсем не было необходимости есть одну свинину. Хью отведал всего понемногу.
Понс поинтересовался, каким был климат в их время в этом районе.
— Джо говорит, что иногда у вас были морозы, даже снег.
— Конечно. Каждую зиму.
— Удивительно. И какой же бывал мороз?
Хью задумался. Он до сих пор не знал, как эти люди измеряли температуру.
— Если взять диапазон температур между замерзанием воды и ее кипением, то иногда температура доходила до одной трети этого промежутка ниже точки замерзания.
Понс удивился.
—
Хью с удивлением отметил, что стоградусная шкала прожила два тысячелетия [14] . Впрочем, почему и нет? Ведь Избранные пользовались десятичным счислением в арифметике и в денежной системе. Он еще раз прикинул в уме.
— Да. Я имел в виду именно эту температуру. Порой стояли такие холода, что в горах, — Хью указал в окно на вздымающиеся на горизонте вершины, — в термометре замерзала ртуть.
14
Выше Фарнхэм вел подсчеты по шкале Фаренгейта, которая построена на разделении промежутка между точкой закипания воды и точкой замерзания на 180 градусов.
— Да, — поежился Джо, — такой мороз, что зубы стыли. Только из-за него я готов был двинуть на Миссисипи.
— А где, — спросил Понс, — находится Миссисипи?
— Ее больше не существует, — объяснил Джо. — Сейчас она под водой, к сожалению.
Разговор сам собой переключился на обсуждение причин изменения климата, и Их Милбсть послал за последним томом Британ-ники, чтобы имевшиеся в нем карты сравнить с современными. Когда карты были разложены на столе, они склонились над ними.
Там, где раньше была Миссисипи, теперь далеко на север простирался Мексиканский Залив, Флориды и Юкатана не было, а Куба представляла собой архипелаг незначительных островов. Калифорния имела внутреннее собственное море, а большая часть северной территории Канады исчезла.
Такого рода изменения произошли повсюду. Скандинавский полуостров превратился в остров, Британские острова стали группой мелких островков, под водой оказалась часть Сахары. Все прибрежные низменности были покрыты водой: не было Голландии, Бельгии, северной Германии… Не было и Дании — Балтика стала заливом Атлантического океана.
Когда Хью увидел все это, его охватила тоска по безвозвратно исчезнувшему. Из книг он знал, что мир изменился, но впервые видел перед собой страшную картину этих глобальных изменений.
— Вопрос в том, — подытожил Понс, — явилось ли таяние льдов следствием большого количества пыли, появившейся в атмосфере в результате войны между Востоком и Западом, или оно явилось природным явлением, которое лишь в небольшой степени было ускорено искусственно. Некоторые из моих ученых придерживаются первой версии, некоторые — второй.
— А сами вы что думаете? — спросил Хью.
Лорд пожал плечами.
— Я не так глуп, чтобы составлять мнение, не располагая достаточной информацией. Поэтому оставляю эти глупости ученым. Единственно, за что я благодарен Дяде, так это за то, что живу во времена, когда могу выйти на порог, не обморозив ступней.
Однажды я был на Южном полюсе — у меня там кое-какие шахты. Так что вы думаете?
Понс подошел к окну и некоторое время стоял, вглядываясь в силуэты гор на фоне заката.
— Если бы здесь вновь стало холодно, мы бы мигом выковыряли их оттуда. А, Джо?
— Да они сами вернулись бы, поджав хвосты, — усмехнулся Джо.
Хью был озадачен.
— Понс имеет в виду, — объяснил Джо, — беглых, скрывающихся в горах. За которых сначала приняли нас.
— Да, там шляются беглые и горстка аборигенов, — добавил Понс. — Дикари. Бедняги, которые никогда не вкушали плодов цивилизации. Их очень трудно спасти, Хью. Ведь они не стоят и не ждут, когда их обнаружат, как вы, например. Они хитры, как волки. Стоит в небе появиться хоть тени — и они замирают на месте. Их никак не обнаружить с воздуха. Кроме того, эти создания способны на все. Конечно, мы с легкостью могли бы выкурить их оттуда, но тогда и игра кончится, а это неинтересно. Хью, кстати, ты ведь и сам жил там, поэтому должен знать, как это можно устроить. Как нам переловить бродяг, не портя игры?
Мистер Хьюберт Фарнхэм колебался ровно столько, сколько ему требовалось на то, чтобы сформулировать ответ.
— Их Милость, должно быть, знает, что ничтожный слуга — всего лишь слуга. И он никогда не осмелится предположить, что его незначительные соображения могут хотя бы близко подойти к тем гениальным решениям проблемы, которые несомненно переполняют великий ум Их Милости.
— Что такое, черт возьми? Перестань, Хью. Я действительно хочу знать твое мнение.
— Вы знаете мое мнение, Понс. Я слуга. И мои симпатии — на стороне беглецов. И дикарей. Ведь я и сам пришел сюда не по собственной воле. Меня привели.
— Конечно, и ты, и даже Джо были захвачены. Но уж, наверное, теперь ты не жалеешь об этом? Теперь-то ты видишь разницу, не так ли?
— Да, вижу.
— Тогда ты должен благодарить судьбу за то, что условия твоей жизни улучшились. Разве теперь ты не можешь назвать их комфортными? Разве не ешь вкуснее и сытнее? Дядя! Да ведь когда мы подобрали вас, вы голодали и били вшей. Вы были чуть живыми от непосильного труда, я же знаю! Я не слеп и не глух: в моей семье даже последний слуга не работает так много, как приходилось вам, и спит в куда лучшей постели, к тому же у вас еще и вонь стояла такая, что нам едва удалось вывести ее. А ваша пища (если так можно назвать ту гадость, которую вы ели)… Любой из моих слуг побрезговал бы прикоснуться к ней. Разве все это не правда?
— Правда.
— Так в чем же дело?
— Я предпочитаю свободу.
— Свобода! — Их Милость презрительно фыркнул. — Плод больного воображения. Бессмыслица. Хью, тебе бы следовало заняться семантикой. Современной семантикой, конечно. Вряд ли в ваше время такая наука существовала. Мы все свободны идти предписанными нам путями. Так же, как камень волен падать, когда ты подбрасываешь его в воздух. Никто не свободен в абстрактном смысле этого слова. Может, ты думаешь, что я свободен? Скажем, свободен поменяться с тобой местами, а? А поменялся бы я с тобой, если бы мог? С радостью, клянусь! Ведь ты даже представления не имеешь о том, какие заботы обуревают меня, чем я занят. Иногда я всю ночь лежу, не в силах заснуть, и мучительно раздумываю о том, как мне быть дальше, — а ведь такого в спальнях слуг не бывает. Они счастливы — у них нет забот. А я должен терпеливо нести свое бремя.