Т. 1. Стихотворения и поэмы Эдгара По в переводе Валерия Брюсова

По Эдгар Аллан

4

МЕЧТЫ

О! будь вся юность — лишь единый сон, Так, чтобы дух проснулся, пробужден Лучами Вечности, как мы — денницы, Будь этот сон — страданье без границы, — Его все ж предпочел бы, чем коснеть В реальности, тот, кто привык терпеть, Чье сердце было и пребудет страстно — Мук хаосом здесь, на земле прекрасной! Но был ли б этот, в долгой темноте Прошедший, сон похож на грезы те, Какими в детстве был я счастлив? — (Ибо Небес прекрасней ждать сны не могли бы!) При летнем солнце я тонул в мечтах О Красоте и о живых лучах; Я сердце отдал, с жаром неустанным, Моей фантазии далеким странам И существам, что сотворил я сам… Что, б о льшее, могло предстать мечтам? То было раз, — лишь раз, — но из сознанья Не выйдет этот миг! — Очарованье Иль чья-то власть гнели меня; льдяной Во тьме дышал ли ветер надо мной, В моем уме свой облик оставляя? Луна ль звала, над сном моим пылая, Холодной слишком? — звезды ль? — только тот Миг был как ветер ночи (да пройдет!), Я счастлив был — пусть в грезах сна пустого! Я

счастлив был — в мечтах! — Люблю я слово «Мечта»! В ее стоцветной ворожбе, Как в мутной, зыбкой, призрачной борьбе С реальностью видений, той, что вещий Бред создает, — прекраснейшие вещи Любви и рая есть, что мне сродни, Но чем не дарят юношества дни!

5

МНЕ В ЮНОСТИ

ЗНАКОМ БЫЛ НЕКТО…

Как часто мы забываем время, когда в одиночестве созерцаем трон Вселенной, — ее леса, ее пустыни, ее горы, — мощный ответ, даваемый Природой нашему сознанию. I Мне в юности знаком был некто, кто С землей был в тайной связи, как она с ним, — С рожденья, в блеске дня, и в красоте; В нем пылко-зыбкий факел жизни — черпал Свой свет от солнца и от звезд, из них Огни, себе родные, извлекая. Но этот мощный дух знал— (не в часы Своих пыланий) — власть свою над ними. II Быть может, мысль мою мог увести К порывам яркий свет луны сходящей, Но верить я готов, что этот свет Властней, чем нам об этом повествуют Науки дней былых, и что (будь то Лишь невещественная сущность мысли) Он волшебством живительным кропит Нас, как роса ночная, летом, травы. III Она ль влияет в час, когда (как глаз, Что ширится при виде милом) спавший Сном косным, вдруг, — слеза в очах, — дрожит? А, между тем, таиться ей зачем бы При нашей яви? но, что здесь, при нас Все время, — лишь тогда колдует странным Созвучьем, как разбитой арфы стон, И будит нас. — То — символ и страницы. IV Того, что мы найдем в иных мирах, Что в красоте дарует Бог наш тем лишь, Кто иначе лишился бы небес И жизни, их в бреду страстей утратив; А также зов — высокий зов к душе, Боровшейся не с верой, с благочестьем, Чей трон с отчаянья повержен в прах, — Венчанной чувств огнем, как диадемой.

6

СТРАНА ФЕЙ

Сядь, Изабель, сядь близ меня, Где лунный луч скользит играя, Волшебней и прекрасней дня. Вот — твой наряд достоин рая! Двузвездьем глаз твоих я пьян! Душе твой вздох как небо дан! Тебе взвил кудри отблеск лунный, Как ветерок цветы в июне. Сядь здесь! — Кто нас привел к луне? Иль, дорогая, мы — во сне? Огромный был цветок в саду (Для вас он роза), — на звезду В созвездьи Пса похож; колеблем Полночным ветром, дерзко стеблем Меня хлестнул он, что есть сил, Живому существу подобен, Так, что, невольно гневно-злобен, Цветок надменный я сломил, — Неблагодарности отмстил, — И лепестки взвил ветер бурный, Но в небе вдруг, в просвет лазурный. Взошла из облаков луна, Всегда гармонии полна. Есть волшебство в луче том (Ты поклялась мне в этом!) Как фантастичен он, — Спирален, удлинен; Дробясь в ковре зеленом, Он травы полнит звоном. У нас все знать должны, Что бледный луч луны, Пройдя в щель занавески, Рисуя арабески, И в сердце темноты Горя в любой пылинке, Как в мошке, как в росинке, — Сон счастья с высоты! Когда ж наступит день? Ночь, Изабель, и тень Страшны, полны чудес, И тучевидный лес, Чьи формы брезжут странно В слепых слезах тумана. Бессмертных лун чреда, — Всегда, — всегда, — всегда, — Меняя мутно вид, Ущерб на диск, — бежит, Бежит, — улыбкой бледной Свет звезд гася победно. Одна по небосклону Нисходит — на корону Горы, к ее престолу Центр клонит, — долу, — долу, — Как будто в этот срок Наш сон глубок — глубок! Туман огромной сферы, Как некий плащ без меры, Спадает в глубь долин, — На выступы руин, — На скалы, — водопады, — (Безмолвные каскады!) — На странность слов, — о горе! — На море, ах! на море!

7

АЛЬБОМНЫЕ СТИХИ

I

К РУЧЬЮ

Живой ручей! как ясен ты, Твой бег лучами вышит, Твой блеск — эмблема красоты, Души, открытой тайнам чувств, Привольной прихоти искусств, Чем дочь Альберто дышит. Когда она глядит в тебя, Дрожишь ты, многоводен, И, детский лик волной дробя, Со мной, ручей, ты сходен; Как ты, вбираю я в себя Ее черты глубоко, И я, как ты, дрожу, дробя Души — взыскующее око!

II

К ***

Та роща, где, в мечтах, — чудесней Эдемских, — птицы без числа: Твои уста! и все те песни: Слова, что ты произнесла! На небе сердца, — горе! горе! — Нещадно жгуч твой каждый взгляд! И их огни, как звезды — море, Мой дух отравленный палят. Ты, всюду — ты! Куда ни ступишь! Я в сон спешу, чтоб видеть сны: О правде, что ничем не купишь, И о безумствах, что даны!

III

К ***

Не жду, чтоб мой земной удел Был чужд земного тленья; Года любви я б не хотел Забыть в бреду

мгновенья. И плачу я не над судьбой Своей, с проклятьем схожей: Над тем, что ты грустишь со мной, Со мной, кто лишь прохожий.

1830–1831

1

К ЕЛЕНЕ

Елена! Красота твоя — Никейский челн дней отдаленных, Что мчал меж зыбей благовонных Бродяг, блужданьем утомленных, В родимые края! В морях Скорбей я был томим, Но гиацинтовые пряди Над бледным обликом твоим, Твой голос, свойственный Наяде, Меня вернули к снам родным: К прекрасной навсегда Элладе И к твоему величью, Рим! В окне, что светит в мрак ночной, Как статуя, ты предо мной Вздымаешь лампу из агата. Психея! край твой был когда-то Обетованною страной!

2

ДОЛИНА НИСА

Так далеко, так далеко, Что конца не видит око, Дол простерт живым ковром На Востоке золотом. То, что там ласкает око, Все — далеко! ах, далеко! Этот дол — долина Ниса. Миф о доле сохранился Меж сирийцев (темен он: Смысл веками охранен); Миф — о дроте Сатаны, Миф — о крыльях Серафимов, О сердцах, тоской дробимых, О скорбях, что суждены, Ибо кратко — «Нис», а длинно — «Беспокойная долина». Преждемирный дол здесь был, Где никто, никто не жил. Люди на войну ушли; Звезды с хитрыми очами, Лики с мудрыми лучами, Тайну трав здесь берегли; Ими солнца луч, багрян, Дмился, приласкав тюльпан, Но потом лучи белели В колыбели асфоделей. Кто несчастен, знает ныне: Нет покоя в той долине! Елена! как твои глаза, Фиалки смотрят в небеса; И, над могилой, тучных трав Роняют стебли сок отрав; За каплей капля, вдоль ствола Сползает едкая смола; Деревья, мрачны и усталы, Дрожат, как волны, встретя шквалы, Как волны у седых Гебрид; И облаков покров скользит По небу, объятому страхом; И ветры вопль ведут над прахом, И рушат тучи, как каскады, Над изгородью дымов ада; Пугает ночью серп луны Неверным светом с вышины, И солнце днем дрожит в тоске По всем холмам и вдалеке.

3

СТРАНА ФЕЙ

Мгла долов — тень по кручам — Лес, подобный тучам, Чьи формы брезжут странно В слепых слезах тумана. Бессмертных лун чреда, — Всегда, — всегда, — всегда, — Меняя мутно вид, Ущерб на диск, — бежит, — Бежит, — улыбкой бледной Свет звезд гася победно. И, в полночь по луне, — Одна, туманней всех (Не та ль, что в вышине Всех дольше длила бег), Нисходит — долу — долу — Свой центр клоня к престолу Горы, на снег вершин, Туман огромной сферы Скрывает, — плащ без меры, — Сон хижин и руин, И лес на всем просторе, И море, — о! и море! Всех духов, что скользят, Все существа, что спят, Вбирая полно их В лабиринт лучей своих, Как будто в этот срок Их сон глубок, — глубок! Им вскроет день глаза, И лунный их покров Взлетит на небеса С тяжелым севом гроз: Он стал — цепь облаков Иль желтый альбатрос, И та же днем луна Им больше не нужна, Как одеянье тайны — (Но как все чрезвычайно!) А атомы луны Днем в дождь разрешены; Не их ли мотыльки, Когда летят, легки, В лазурь, ах! для паденья (Вовек без достиженья), Во образе пыльцы Приносят образцы!

4

ОСУЖДЕННЫЙ ГОРОД

Смотри! Там Смерть воздвигла трон, Где старый город погружен На дымном Западе в свой сон, Где добрый и злой, герой и злодей Давно сошли в страну теней. Дворцы, палаты, башни — там Так чужды нашим городам! Не вносят наши свой убор Так адски сумрачно в простор! Не дрогнет строй промшенных башен; Не тронет ветер с моря — пашен; И воды, в забытьи немом, Покоются печальным сном. Все те же — только небеса, Где звезд блистают диадемы; Взор дев равняем с ними все мы, Но там! там женские глаза Столь горестны, что их сравненье С звездой — сошло б за оскорбленье! Там ни единый луч с высот Над долгой ночью не блеснет. Лишь блеск угрюмых, скорбных вод Струится молчаливо к крышам, Змеится по зубцам и выше, По тронам, — брошенным беседкам, — Изваянным цветам и веткам, — По храмам, — башням, — по палатам, — По Вавилону — сродным скатам, — Там, где святилищ длинный ряд, Где, фризом сплетены, висят Фиалки, — маски, — виноград. Открытых храмов и гробов Зияет строй у берегов, Но все сокровища дворцов, Глаза алмазные богов, И пышный мертвецов убор — Волны не взманят: нем простор. И дрожь, увы! не шелохнет Стеклянную поверхность вод. Кто скажет: есть моря счастливей, Где ветер буйствует в порыве! С тенями слиты, башни те Висят как будто в пустоте, А с башни, что уходит в твердь, Как Исполин, вглубь смотрит Смерть. Но что же! воздух задрожал; Зыбь на воде, — поднялся вал, Как будто, канув в глубину, Те башни двинули волну, И крыши башен налету Создали в небе пустоту. Теперь на водах — отблеск алый, Часы — бессильны и усталы; Когда ж, под грозный гул, во тьму, Во глубь, во глубь весь город канет, С бесчетных тронов Ад восстанет С приветствием ему, И Смерть в страну у знойных вод Свой грозный трон перенесет.