Т. 13 Число зверя
Шрифт:
Я долго и мучительно смотрел на Марс в иллюминатор. Потом повернулся лицом к ним.
— У меня только один выход: уйти в отставку. Слагаю с себя обязанности капитана сразу же по приземлении. Должен сказать, что чувствую себя опозоренным. Я считал, что поступаю правильно. Что ж, давайте вернемся к нам на речку. Ая…
— АЯ ПЛУТИШКА, ОТСТАВИТЬ! Нет уж, голубчик, ты у нас промучишься в командирском кресле ровно столько же, сколько я, ни секундой меньше! Но Шельма права, что не хочет лилотировать корабль под твоим командованием: ты с ней несправедливо обошелся. Ты хотя и полковник, а не понимаешь, что нельзя возлагать на человека обязанности, не
— Я хочу еще кое-что сказать, — заявила моя дочь.
— Дити, — многозначительно сказал Зеб, — помолчи.
— Зебадия, это относится к тебе в не меньшей степени, а может, и в большей, чем к папе. Претензии другого рода.
Мой зять удивленно взглянул на нее.
— А!.. Извини. Тебе слово.
31. «…ПЕРВЫЕ НА СВЕТЕ
ПРИЗРАКИ,
КОТОРЫЕ ИЩУТ АКУШЕРА»
ХИЛЬДА:
Если у Зебби и Джейкоба есть общий недостаток, то это чрезмерно развитый покровительственный инстинкт. Я-то, вечная коротышка, покровительственное отношение со стороны мужчин принимаю благосклонно. А Дити бунтует.
Когда Зебби спросил Джейкоба, имеют ли они право подвергать нас известным опасностям, то Дити тут же влезла в разговор — а Зебби попытался от нее отмахнуться.
Не стоило ему это делать.
Но ведь он с ней еще только знакомится, а я ее знаю с пеленок. Однажды, когда Дити было, наверное, года четыре, я стала завязывать ей ботинки. Она оттолкнула меня. «Дити сама!» — возмущенно заявила она. И действительно сделала все сама: на одном ботинке завязала слабенький полубантик, который тут же развязался, на другом гордиев узел, требовавший Александрова решения.
Так она с тех пор и живет по принципу «Дити сама», подкрепленному гениальностью и несгибаемой волей.
Вот что она ему сказала:
— Зебадия, я насчет завершения намеченных перемещений: есть ли какие-либо основания исключать нас с Хильдой из процесса принятия решения?
— Черт возьми, Дити, где-где, а в этом случае приходится решать мужьям!
— Черт возьми, Зебадия, где-где, а в этом случае полагается советоваться с женами!
Зебби был шокирован. Но Дити просто передразнила его собственные обороты речи. Зебби не дурак: он пошел на попятную.
— Прости, лапочка, — сказал он сдержанно. — Говори.
— Есть, сэр. Извини, что я ответила в таком тоне. Но я должна кое-что сказать — и Хильда тоже. Я знаю, что выражу наше с ней общее мнение, если скажу, как мы признательны за то, что вы готовы умереть ради нас… и за то, что вы особенно заботитесь о нас теперь, когда мы беременны.
Но мы беременны еще оченьнедолго, и все наши физические возможности пока что при нас. Животики наши не вздулись. Они вздуются, и это задаст нам крайний срок. Но именно по этой причине мы либо обследуем эти намеченные вселенные сегодня, либо не обследуем их никогда.
— Почему никогда, Дити?
— Из-за этого крайнего срока. Мы обследовали пять, и хотя некоторые были жутковатые, было бы жаль, если бы мы их не увидели. Остальные десять мы можем осмотреть в ближайшие несколько часов. Но если мы займемся осью т,то неизвестно, сколько времени на это потребуется. На оси ттысячи
— Э-э… не надо так ставить вопрос, Дити.
— А как прикажете его ставить, сэр? Может, ты думаешь, что вы с папой отправитесь обследовать эти десять вселенных одни, а мы с Хильдой будем сидеть дома при детишках?
— Ну… в общем, да. Пожалуй. Примерно так.
— Зебадия, я вышла за тебя для того, чтобы делить с тобой радость и горе, богатство и бедность. А не для того, чтобы выходить на «вдовью пристань»? Я буду с тобой всегда — покуда смерть нас не разлучит.
— Целиком присоединяюсь, — сказала я и замолчала. Дити все просчитала: если Джейкоб с Зебби не закончат сегодня эти вращения, то до конца дней будут ходить с мечтой о дальних горизонтах в горящих глазах. И нас с собой брать не пожелают Зачем мы им с детишками? А это уж увольте.
— Ты кончила, Дити?
— Не совсем, сэр. Все люди созданы неравными. Ты крупнее и сильнее папы; я крупнее и сильнее Хильды. У меня меньше всего жизненного опыта, у папы больше всего. Папа супергений, но он так сильно сосредоточивается, что забывает поесть, и ему нужна нянька, которая следила бы за ним, — как в свое время мама, потом я, а теперь Хильда. Вы, сэр, самый всесторонний человек, какого я когда-либо встречала. Вы умеете все: и машину водить, и танцевать, и невероятные истории рассказывать. У троих из нас имеется в общей сложности восемь или девять честно заработанных ученых степеней… у тети Хильды степени нет, но она ходячая энциклопедия, потому что у нее ненасытная любознательность и невиданная память. Мы с ней машины для рожания, а вы нет — но двое мужчин могут оплодотворить пятьдесят женщин — или пятьсот. В общем, все мы четверо не равны между собой во всех мыслимых отношениях. Кроме одного. В одном отношении, первостепенно важном, мы равны.
Мы первопоселенцы.
Мужчины одни, сами по себе, не бывают первопоселенцами. Это просто невозможно. Матери-первопоселенки делят с отцами-первопоселенцами опасности и рожают от них детей.
Дети рождались на борту «Мэйфлауэра» [52] , множество детей родилось в колымагах при освоении Дикого Запада — и множество умерло. Женщины не оставались дома: они шли с мужчинами. Зебадия, я не прошу, чтобы меня взяли в эти следующие десять вселенных…
— Мне показалось, как раз просишь.
52
«Мэйфлауэр» — корабль, доставивший на американский континент первых британских колонистов в XVI в.
— Вы плохо слушали, сэр. Мне хотелось бы обследовать все пятнадцать. Это пожелание, но не требование. А требую я одного: всюду быть с тобой. Сегодня и до конца жизни. Если только ты меня не прогонишь, не скажешь, что я тебе больше не нужна. Я высказалась.
— Да уж, ты высказалась, милая. Хильда?
Одно из двух, Шельма. Чего ты хочешь? Да все равно: любая новая вселенная будет чужой. Но Дити выработала линию партии: я не хотела в уклонисты — и потому незамедлительно ответила: