Т. 14 Чужак в стране чужой
Шрифт:
— А вот Счастливые Встречи для навечно спасенных — там можно оставить страхи и осторожности, ведь вокруг тебя не будет никого, способного согрешить, у каждого грехи остались далеко в прошлом. Хочешь напиться до отключки — милости просим, значит, на то есть воля Божья, иначе ты не захотел бы. А если ты хочешь встать на колени и молиться, или заорать во весь голос песню, или сорвать с себя одежду и пойти в пляс — делай как хочешь, на все воля Божья. И никто из собравшихся не посмотрит на тебя косо.
— Весело вы гуляете, — заметила Джилл.
— Да, конечно же, и очень. Знаешь, там тебя
— Грокаю, — кивнул Майкл.
(Майк????)
(Подожди, Джилл. Жди полноты.)
— Только вы не думайте, — горячо продолжала Патриция, — что на Счастливую Встречу Внутреннего Храма можно пройти просто так, показал татуировку — и пожалуйста. Заезжий, не из этой общины, брат или сестра… ну вот, скажем, как это со мной. Как только Тим сообщает нам, куда поедет карнавал, я посылаю письмо в тамошний храм и прикладываю отпечатки своих пальцев, чтобы они могли проверить их в храме Архангела Фостера, по картотеке навечно спасенных. И даю им свой обратный адрес — в раскладку нашей доски объявлений. Ну и когда я прихожу к ним — а я посещаю каждую воскресную службу, не пропускаю ни одной Счастливой Встречи, даже если Тиму приходится из-за этого отменить заключительный номер, — когда я прихожу, они легко меня опознают. Мне всегда рады, ведь таких непревзойденных священных картин нет больше ни у кого; бывает, я трачу целый вечер только на то, чтобы дать людям рассмотреть все житие Архангела Фостера, от начала до конца — и мне совсем нескучно, каждая минута полна райского блаженства. Иногда священник просит меня принести Сосисочку и разыграть Еву со Змием — ну, для этого, конечно же, приходится гримировать все тело. Кто-нибудь из братьев играет Адама, и нас изгоняют из Сада Эдемского, а потом священник объясняет истинный смысл этого эпизода — истинный, а не это вранье, которое потом придумали, — и мы вновь обретаем блаженную невинность, и тут-то веселье и начинает раскручиваться. Здорово! И все, — добавила она, — буквально все интересуются моим лобзанием Фостера — ведь он вознесся целых двадцать лет назад, и теперь мало у кого есть самое-самое настоящее, безо всяких посредников, лобзание Фостера, и Храм Архангела, когда подтверждает мои отпечатки, всегда подтверждает заодно и это. И я рассказываю им, как все было. Э-э…
Немного помявшись, миссис Пайвонская рассказала им (на этот раз — Майклу и Джилл), как все было, рассказала в мельчайших подробностях.
Странно, думала Джилл, ведь она же иногда краснеет — куда же сейчас-то подевалась эта, пусть и ограниченная, способность? А затем вдруг огрокалось, что Пэтти и Майкл в чем-то схожи — невинные милостью Божьей, просто неспособные согрешить, что бы там они ни делали. И ей очень захотелось — ради Пэтти, — чтобы Фостер был настоящим святым пророком, чтобы его поцелуй и вправду был залогом вечного блаженства.
— Но только — Фостер! Господи ты Боже ты мой, это же можно придумать такую издевательскую
И вдруг тут, силой значительно возросшей за это время способности к полным воспоминаниям, Джилл снова оказалась в зале со стеклянной, как витрина, стеной, снова взглянула в мертвые глаза Фостера. И он снова показался ей живым, и она ощутила дрожь и уже совсем не была уверена, как бы поступила она, предложи ей Фостер свой священный поцелуй — и священного себя. Джилл выбросила мысль из головы, но Майкл успел уже услышать. И она почувствовала его понимающую, невинную внутреннюю улыбку. Джилл встала.
— Пэтти, милая, а когда тебе надо вернуться?
— Ой, мамочки, да мне же давно пора.
— Зачем? Они никак не снимутся с места раньше половины десятого.
— Да, но только… понимаешь, Сосисочке без меня скучно. Когда меня долго нет, она ревнует и начинает дуться.
— А ты не можешь сказать ей, что была на Счастливой Встрече?
— Ну… — Пэтти крепко, благодарно обняла Джилл. — Ну конечно же! И ничего и врать не надо, ведь так оно и есть!
— Вот и прекрасно. А я сейчас ложусь — совсем устала, ноги не держат. Ты когда встаешь?
— Сейчас подумаю. Если я вернусь к восьми, Сэм успеет снять мою палатку, и мне хватит времени проследить за погрузкой деток.
— Завтракать будешь?
— Поем в поезде. Я же утром не ем, только кофе.
— Это я тебе сварю. Ну вы тут сидите, сколько хотите, и ты, Пэт, не бойся, не проспишь, я разбужу. Если, конечно, ты уснешь — вот Майк, он вообще не спит.
— Вообще?
— Никогда. Ляжет, свернется в клубок и думает — но не спит.
— Все сходится, — торжественно кивнула миссис Пайвонская, — еще один знак благодати. Я точно знаю, а когда-нибудь, Майк, ты и сам это поймешь. Тебе будет зов.
— Возможно, — легко согласилась Джилл. — Майк, я совсем падаю. Закинь меня, пожалуйста, в постель.
Невидимая сила подняла ее, перенесла в спальню, уложила на кровать и прикрыла простыней. К этому моменту Джилл уже спала. Проснулась она в семь, соскользнула на пол, подошла к двери и заглянула в гостиную. Свет не горит, окна плотно зашторены, но люди явно не спят.
— Ты еси Бог, — с мягкой настойчивостью сказал Майкл.
— Ты еси Бог, — каким-то оцепенелым голосом прошептала Патриция.
— Да. Джилл есть Бог.
— Джилл… есть Бог. Да, Майкл.
— И ты еси Бог.
— Ты — еси Бог! Вот сейчас, Майкл, сейчас!
Джилл бесшумно прошла в ванную, почистила зубы, затем сообщила Майклу, что проснулась, но тот и сам это знал. Когда она присоединилась к Майклу и Пэтти, шторы были уже раздвинуты, и гостиную заливали потоки солнечного света.
— Доброе утро, родные!
Джилл поцеловала сперва Пэтти, а затем Майкла.
— Ты еси Бог, — ответила Пэтти негромко и серьезно.
— Да, Пэтти. И ты еси Бог. Бог во всех нас.
Она присмотрелась к Патриции; даже в резком, безжалостном утреннем свете та не выглядела усталой. Ну что ж, знакомые штучки — если Майкл хотел, чтобы Джилл всю ночь бодрствовала, ей это удавалось без малейших затруднений. Сразу же появилось и второе подозрение, что вся эта вчерашняя сонливость — тоже работа Майкла. Майкл мгновенно — мысленно — согласился.