Та доля славы
Шрифт:
— Это верно, — сказал лирец. — Благодарю вас обоих, господа. Благодарю…
— Ты иди, — сказал торговец. — Ты иди, мы еще спать. Ученый с достоинством поклонился и вышел.
— Боги космоса! — вздохнул торговец. — Подумать только, что Джаккл, всего только смазчик на «Песне звезд», знает про электричество и магниты больше такого вот мозговитого парня.
— А ведь это ключи к физике, — задумчиво произнес Ален. — Здешний ученый находится в вечном тупике, потому что все его материалы — изоляторы! Стекло, глина, дерево.
— Чудно, как ни посмотри, — зевнул торговец. — А ты
На завтрак в общем столовом зале они получили какую-то жареную птицу. Устав требовал, чтобы Ален отказался от полагавшегося к ней красного вина. Торговец одобрительно его прихлебывал.
— Солидные, хотя и отсталые люди, — сказал он. — А теперь, если ты узнаешь у управляющего, где собирается их жулье, торгующее драгоценными камнями, мы бы занялись нашим делом и, может, сумеем улететь завтра на заре.
— Так быстро? — спросил Ален, чуть было не выдав своего удивления.
— «Песнь звезд», почтенный герольд, я зафрахтовал на тридцать дней, но кто знает, что может приключиться в космосе?. А тогда придется платить пени, которые поглотят всю крохотную прибыль, которую я, быть может, сумею получить.
Ален узнал, что биржей драгоценных камней служит «Таверна Громенга», и они покатили туда, по выложенным кирпичом улицам в еще одном такси с керамической турбиной.
«Таверна» оказалась унылым кирпичным сараем с крохотными окошками, возле которых болтались без дела дюжие личности. Один конец был занят столиками, а в другом расположилась кухня. За столиками сидело десятка два мужчин похилее с острыми чертами лица. Они прихлебывали вино и болтали.
— Я Действующий Герольд Ален, — звонко объявил Ален, — с веганскими камнями для продажи.
Последовало подчеркнуто равнодушное молчание, потом один из перекупщиков сплюнул и пробурчал:
— Веганские камешки! Никакого спроса. Забирай их отсюда, герольд.
— Идемте, почтенный торговец, — сказал Ален по-лирски. — Перекупщикам камней на Лире ваш товар не требуется. — И он направился к двери.
Другой перекупщик небрежно протянул:
— Погоди-ка. Я как раз свободен. Раз уж вы проделали такой путь, так уж и быть, покажите свой товар.
— Ты оказываешь нам великую честь, — сказал Ален, они с чернобородым сели за столик подозвавшего их перекупщика. Торговец вынул горсть образчиков, тщательно пересчитал и положил на столик.
— Ну, — сказал перекупщик, — уж не знаю, то ли посмеяться, то ли рассердиться. Я Гарткинт, занимаюсь драгоценными камнями, а не веду оптовую торговлю бисером. Ну да я не обиделся. Кружечку для твоего хмурого друга, герольд? Я знаю, вы-то, благородные герольды, не потребляете.
Кружечка уже стояла перед торговцем, принесенная дюжим охранником,
Ален придвинул торговцу кружку Гарткинта, вежливо объяснив:
— На родном Цефе почтенного торговца обычай требует, чтобы гость воздал честь хозяину, пригубив вино из его чаши и никакой другой. Умилительный обычай, не правда ли?
— Умилительный, хотя и не гигиеничный, —
— Я ни единого слова не понял, уж очень вы цветисто изъясняетесь. Этот крысенок что — хотел меня опоить? спросил чернобородый по-цефейеки.
— Нет, — сказала Ален, — просто напоить, — а Гарткинту он объяснил на лирском: — Почтенный торговец cказал, что хочет сейчас же удалиться, и я с ним согласен.
— Ну, — сказал Гарткинт, — пожалуй, я возьму парочку-другую ваших стекляшечек. На дешевый перстенек для мальчишки, который строит из себя щеголя.
— Он клюнул, — сказал Ален чернобородому.
— Давно пора, — пробурчал тот.
— Почтенный торговец попросил меня поставить вас в известность, — сказал Ален, снова переходя на лирский, — что у него нет возможности продавать партиями менее пятисот камней.
— Очень экономный язык — цефейский, — сказал перекупщик, сощурившись.
— И очень, — невозмутимо согласился Ален. Перекупщик выкатил указательным пальцем особенно хороший троепламенник.
— Полагаю, — процедил он, — этот можно назвать самым лучшим в этой кучке. Так мне любопытно узнать, какую цену вы назначите за пятьсот равных по качеству и размеру этому жалкому камешку?
— Почтенный торговец, — сказал Ален, — впервые привез свой товар на вашу восхитительную планету. Он хочет, чтобы его запомнили и радостно встречали всякий раз, когда он надеется вновь ее посетить. Поэтому он назначает смехотворно низкую цену, полагая, что добрые отношения важнее выгодной сделки. Две тысячи лирских ассигнаций.
— Чушь! — фыркнул Гарткинт. — С вами нельзя вести дело. Либо вы алчны до безумия, либо жалко заблуждаетесь относительно цены своего товара. Я известен своей добротой, а потому сочту, что верно второе. Уповаю, вы не слишком упадете духом, когда я объясню вам, что пятьсот этих мутных, мелких, бесформенных осколков стоят не больше двухсот ассигнаций.
— Если ты говоришь серьезно, — сказал Ален с подчеркнутым изумлением, — мы ни в коем случае не станем злоупотреблять твоей добротой. При названной тобой цене нам проще ничего не продавать, а вернуться на Цефей и подарить камешки уличным мальчикам, пусть позабавятся. Почтеннейший перекупщик камней, прости, что мы отняли у тебя столько времени, и прими нашу благодарность за радушие, с каким ты угостил нас вином. — Обернувшись к цефейцу, он сказал: — Мы уже торгуемся. Две тысячи против двухсот. Вставай, нам пора сделать вид, что мы уходим.
— А что, если он нас не остановит? — пробурчал чернобородый, но тем не менее грузно поднялся из-за стола и повернулся к двери. Ален встал следом за ним.
— Почтенный торговец разделяет мои сожаления, — сказал герольд на лирском. — Прощай.
— Погоди минутку, — сказал Гарткинт. — Я славлюсь своей добротой к чужестранцам. Сострадательный человек может даже дать пятьсот и понести неизбежные убытки. И если вы когда-нибудь вернетесь с приличной партией настоящих драгоценных камней, то мне пойдёт на пользу, если вы припомните, кто; обошелся с вами столь щедро, и представите мне право первого выбора.