"Та самая Аннушка". Часть вторая: "Это ничего не значит"
Шрифт:
— Чисто для души, не бизнес? — уточнила Аннушка.
— Почём мне знать? — пожала плечами Донка. — Я просто глойти. Приводила караван и шла в кабак. Кабаки тут были — заглядение, любой мужчинка был готов купить выпивку Доночке. Наверное, Малки чем-то и торговал, иначе это был бы не он. Но чем именно, мне было плевать.
Машину бодрой рысью догнал конный полицейский — статный усач в красивой форме. Поравнявшись, постучал в боковое стекло кончиком стека. Аннушка приоткрыла его, не останавливаясь.
— Мадам! — заявил представитель правопорядка. — Ваш экипаж
— Какие именно? — поинтересовалась она.
— Этот променад закрыт для проезда транспорта на механической тяге. Вы, видимо, свернули не туда. Если вас не затруднит, впредь будьте внимательнее, пожалуйста!
— Благодарю, я приму во внимание, — кивнула Аннушка.
— Хорошего дня! — усач почтительно откозырял и оставил нас в покое.
— Надо же, какие страсти, — фыркнула девушка, поднимая стекло. — Куда дальше, Донка?
— На следующем перекрёстке направо. Мы хорошо срезали угол, Мирон будет в паре-тройке переходов.
— Этот мудак точно никуда не свернёт?
— Его глойти — удолбанная гранжем малолетка, знает только то, что я ей показала, тропить целину не умеет. Она просто не может уйти с маршрута, у неё голова лопнет.
Мы свернули с проспекта в боковую улицу, машина ускорилась, мир моргнул, за окнами сгустился туман. Мы на Дороге.
— Откуда взялся этот гранж? — спросила Аннушка. — Никогда о нём не слышала.
— Не знаю, — ответила старуха, — лет пять назад пошли слухи. Зоры у всех кончились, новых было не достать, глойти сжигали себя и всё равно не могли тащить караваны, как раньше. Малки, пока был жив, пытался заставить нас работать «упряжкой» по несколько глойти на один караван, как лошадей в телегу запрягают, но нифига не вышло, конечно. Как говорят среди наших: «У каждого глойти своя Дорога». Караваны уносило чёрт знает куда, несколько так и пропали с концами. Так что больше к этой идее не возвращались. Тогда-то и пошли шепотки, что, мол, где-то кто-то придумал такое ширево, что от него самый дохлый глойти становится сильнее, а кто и раньше был сильный — тот вообще сразу бог.
— И ты ни разу не попробовала?
— Ну да, Доночка же дурочка, Доночка же вмазывается чем попало… — обиженно сказала бабка.
— Прости, — отмахнулась Аннушка, — просто спросила.
— Нет, никогда. Мне сразу не понравилась эта идея. Я бухаю и курю не для того, чтобы видеть больше, а для того, чтобы видеть меньше. Все сильные глойти на веществах именно поэтому — если смотреть на изнанку Мироздания трезвыми глазками, то глазки скоро потекут кровушкой, а крышечка уедет далеко и навсегда. Мы глушим себя, а не стимулируем. Думаю, если меня вмазать гранжем, то сразу порвёт на кучу маленьких Доночек, которые разбегутся по всему Мультиверсуму, как тараканчики из моей головёшечки.
— То есть гранж для слабаков?
— Говорят, им даже делают глойти из неглойти.
— А из чего делают сам гранж? Этого не говорят?
— Не, — замотала седыми косичками старуха, — про гранж вообще говорят шёпотом. Сворачивай, пора.
Машина уже привычно подпрыгнула,
— А, вот мы где, — сказала она чуть позже, — не сообразила сразу.
— Знаешь этот срез?
— Да, доводилось проезжать. Давно, правда. Тут ещё кто-то остался? Мне всегда было любопытно, чем кончится их странный коллапс.
— В прошлый раз магазинчик работал. Хочешь заехать, попить кофе?
— А не отстанем от Мирона?
— Не, караван всяко медленнее, чем мы.
— Тогда давай заскочим на минутку.
В свете фар разматывается на удивление приличное широкое шоссе, слегка подзапущеное, но не заброшка. Кто-то тут ездит. Отбойники и разметку не помешало бы освежить, фонари не горят, движения не наблюдается, но если бы трассу совсем не обслуживали, то на ней бы уже почва завязалась. Это в постапных мирах быстро происходит: ветер наносит листья, песок, пыль; десять лет — и уже первая травка, через двадцать — кустики, а через сто, наверное, и следов не найдёшь.
— Тебе будет интересно, солдат, — внезапно вспомнила про меня Аннушка. — Здесь однажды, давно, провели один смелый эксперимент.
Надо же, а я думал так, багажом еду.
— В этом срезе шарахнул коллапс, и быть бы ему пусту — аборигены накопили до чёрта оружия, и ручки у них так и чесались. Но вышла редкая оказия. За миром, в рамках научного исследования, приглядывала Конгрегация. Тогда у Школы появились компьютеры, и все на них на какое-то время помешались — пытались обсчитывать, выводить закономерности, искали маркёры предколлапсных состояний и всё такое. Следили за несколькими срезами, где предполагали возможность коллапса, этот был один из них.
— И что с ним сделали? — спросил я.
— Коллапсным фактором тут была война.
— А что, бывает иначе? Мне казалось, что люди везде друг друга режут почём зря…
— Чаще всего, — согласилась Аннушка, — но есть и исключения. Из-за них не удаётся всё свести к антропогенному фактору. Есть альтернативная теория: что война не причина, а следствие, то есть коллапс через неё реализуется, а не она приводит к коллапсу.
— Что пнём по лбу, что лбом об пень, — прокомментировал я.
— Может, и так, но есть нюансы. Ладно, речь не об этом. В общем, тут решили попробовать предотвратить коллапс, сделав так, что люди раздумали воевать.
— А так бывает? Как по мне, они скорее расхотят жрать и трахаться, чем истреблять друг друга.
— Нет, не бывает, но корректоры расстарались. Как именно это было сделано, без понятия, хотя подозреваю, что использовали кайлитов… Впрочем, неважно. Аборигенам в некотором смысле слегка промыли мозги. Проснулись они однажды утром — а воевать не хочется. Вчера ещё сапоги начищали и точили штыки, а тут смотрят друг на друга и вообще не вдупляют — а нафига это всё? С какого хрена? Ради чего? Да пофиг же, на самом деле!